Стихи о Великой Отечественной войне

Великая Отечественная война - сколько горя и ужаса в этих словах. Дай Бог не испытать больше такого ни взрослым, не детям. Немало написано стихов и прозы о ней. Великие поэты не обошли стороной тему ВОВ, давайте почитаем.

Великая Отечественная война - сколько горя и ужаса в этих словах. Дай Бог не испытать больше такого ни взрослым, не детям. Немало написано стихов и прозы о ней. Великие поэты не обошли стороной тему ВОВ, давайте почитаем.

Начало войны

Стихи про первые дни войны

22 июня

Не танцуйте сегодня, не пойте.
В предвечерний задумчивый час
Молчаливо у окон постойте,
Вспомяните погибших за нас.

Там, в толпе, средь любимых, влюблённых,
Средь весёлых и крепких ребят,
Чьи-то тени в пилотках зелёных
На окраины молча спешат.

Им нельзя задержаться, остаться –
Их берёт этот день навсегда,
На путях сортировочных станций
Им разлуку трубят поезда.

Окликать их и звать их – напрасно,
Не промолвят ни слова в ответ,
Но с улыбкою грустной и ясной
Поглядите им пристально вслед.

(В. Шефнер)

Верим в Победу

Против нас полки сосредоточив,
Враг напал на мирную страну.
Белой ночью, самой белой ночью
Начал эту чёрную войну!

Только хочет он или не хочет,
А своё получит от войны:
Скоро даже дни, не только ночи,
Станут, станут для него черны!

(В. Шефнер, 1941, 23 июня, Ленинград)

Мы врага отбросим

Сигнал тревоги
над страной.
Подкрался враг,
Как вор ночной.
Фашистов черная орда
Не вступит в наши города.
И мы врага отбросим так,
Как наша ненависть крепка,
Что даты нынешних атак
Народ прославит на века.
(А. Барто)

Тот самый длинный день в году...

Тот самый длинный день в году
С его безоблачной погодой
Нам выдал общую беду
На всех, на все четыре года.
Она такой вдавила след
И стольких наземь положила,
Что двадцать лет и тридцать лет
Живым не верится, что живы.
И к мертвым выправив билет,
Всё едет кто-нибудь из близких
И время добавляет в списки
Еще кого-то, кого-то нет...

(К. Симонов)

22 июня 1941 года

«Началась война…» –
В сердца вонзилось
Страшною отравленной стрелой.
И на свете
Всё переменилось.
И тревога
Встала
Над страной.

Эта весть
Собой закрыла солнце,
Словно туча чёрная в грозу.
Нивы
Вдруг пожухли,
Колокольцы
Вздрогнули
В разбуженном лесу.

Эта весть
Ударила, как бомба.
Гнев народа
Поднялся волной.
В этот день
Мы поклялись до гроба
Воевать
С проклятою войной.

В этот день
Ты верным стал солдатом,
И тебе,
Прошедший бой солдат,
Люди
За победу в сорок пятом
От души
Спасибо говорят.

(Миклай Казаков, перевод А. Аквилева)

Грохочет тринадцатый день войны

Грохочет тринадцатый день войны.
Ни ночью, ни днем передышки нету.
Вздымаются взрывы, слепят ракеты,
И нет ни секунды для тишины.

Как бьются ребята – представить страшно!
Кидаясь в двадцатый, тридцатый бой
За каждую хату, тропинку, пашню,
За каждый бугор, что до боли свой...

И нету ни фронта уже, ни тыла,
Стволов раскаленных не остудить!
Окопы – могилы... и вновь могилы...
Измучились вдрызг, на исходе силы,
И все-таки мужества не сломить.

О битвах мы пели не раз заранее,
Звучали слова и в самОм Кремле
О том, что коль завтра война нагрянет,
То вся наша мощь монолитом встанет
И грозно пойдет по чужой земле.

А как же действительно все случится?
Об этом – никто и нигде. Молчок!
Но хлопцы в том могут ли усомнится?
Они могут только бесстрашно биться,
Сражаясь за каждый родной клочок!

А вера звенит и в душе, и в теле,
Что главные силы уже идут!
И завтра, ну может, через неделю
Всю сволочь фашистскую разметут.

Грохочет тринадцатый день война
И, лязгая, рвется все дальше, дальше...
И тем она больше всего страшна,
Что прет не чужой землей, а нашей.

Не счесть ни смертей, ни числа атак,
Усталость пудами сковала ноги...
И, кажется, сделай еще хоть шаг,
И замертво свалишься у дороги...

Комвзвода пилоткою вытер лоб:
– Дели сухари! Не дрейфить, люди!
Неделя, не больше, еще пройдет,
И главная сила сюда прибудет.

На лес, будто сажа, свалилась мгла...
Ну где же победа и час расплаты?!
У каждого кустика и ствола
Уснули измученные солдаты...

Эх, знать бы бесстрашным бойцам страны,
Смертельно усталым солдатам взвода,
Что ждать ни подмоги, ни тишины
Не нужно. И что до конца войны
Не дни, а четыре огромных года.

(Э. Асадов)

22 июня

Июнь. Россия. Воскресенье.
Рассвет в объятьях тишины.
Осталось хрупкое мгновенье
До первых выстрелов войны.

Через секунду мир взорвётся,
Смерть поведёт парад-алле,
И навсегда погаснет солнце
Для миллионов на земле.

Безумный шквал огня и стали
Не повернётся сам назад.
Два «супербога»: Гитлер – Сталин,
А между ними страшный ад.

Июнь. Россия. Воскресенье.
Страна на грани: быть не быть…
И это жуткое мгновенье
Нам никогда не позабыть…
(Д. Попов)

Той первой ночью

Ещё той ночью игры снились детям,
Но грозным рёвом, не пустой игрой,
Ночное небо взрезав на рассвете,
Шли самолёты на восток.
Их строй

Нёс, притаясь, начало новой ноты,
Что, дирижёрским замыслам верна,
Зловещим визгом первого полёта
Начнёт запев по имени — война.

Но дирижер не знал, что в этом звуке,
Где песнь Победы чудилась ему,
Звучат народа собственного муки,
Хрипит Берлин, поверженный в дыму.

Той первой ночью, в ранний час рассвета,
Спала земля в колосьях и цветах,
И столько было света,
Столько цвета,
Что снились разве только в детских снах.

Той ночью птицы еле начинали
Сквозь дрёму трогать флейты и смычки,
Не ведая, что клювы хищной стаи
Идут, уже совсем недалеки.

Там где-то стон растоптанной Европы,
А здесь заставы день и ночь не спят.
Притих в лазурной дымке Севастополь.
Притих под белой ночью Ленинград.

Штыки постов глядятся в воды Буга.
Ещё России даль объята сном…
Но первой бомбы вой коснулся слуха,
И первый гром — и первый рухнул дом.

И первый вопль из детской колыбели,
И материнский, первый, страшный крик,
И стук сердец, что сразу очерствели
И шли в огонь, на гибель, напрямик.

И встал в ту ночь великий щит народа
И принял в грудь ударов первый шквал,
Чтоб год за годом, все четыре года,
Не утихал сплошной девятый вал…

… Всё отошло. Заволоклось туманом.
И подняла Победа два крыла.
Но эта ночь, как штыковая рана,
Навек мне сердце болью обожгла.

(Н. Браун)

А. Суркову

Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,
Как шли бесконечные, злые дожди,
Как кринки несли нам усталые женщины,
Прижав, как детей, от дождя их к груди,

Как слезы они вытирали украдкою,
Как вслед нам шептали: – Господь вас спаси! –
И снова себя называли солдатками,
Как встарь повелось на великой Руси.

Слезами измеренный чаще, чем верстами,
Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз:
Деревни, деревни, деревни с погостами,
Как будто на них вся Россия сошлась,

Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
За в бога не верящих внуков своих.

Ты знаешь, наверное, все-таки Родина –
Не дом городской, где я празднично жил,
А эти проселки, что дедами пройдены,
С простыми крестами их русских могил.

Не знаю, как ты, а меня с деревенскою
Дорожной тоской от села до села,
Со вдовьей слезою и с песнею женскою
Впервые война на проселках свела.

Ты помнишь, Алеша: изба под Борисовом,
По мертвому плачущий девичий крик,
Седая старуха в салопчике плисовом,
Весь в белом, как на смерть одетый, старик.

Ну что им сказать, чем утешить могли мы их?
Но, горе поняв своим бабьим чутьем,
Ты помнишь, старуха сказала: – Родимые,
Покуда идите, мы вас подождем.

«Мы вас подождем!» – говорили нам пажити.
«Мы вас подождем!» – говорили леса.
Ты знаешь, Алеша, ночами мне кажется,
Что следом за мной их идут голоса.

По русским обычаям, только пожарища
На русской земле раскидав позади,
На наших глазах умирали товарищи,
По-русски рубаху рванув на груди.

Нас пули с тобою пока еще милуют.
Но, трижды поверив, что жизнь уже вся,
Я все-таки горд был за самую милую,
За горькую землю, где я родился,

За то, что на ней умереть мне завещано,
Что русская мать нас на свет родила,
Что, в бой провожая нас, русская женщина
По-русски три раза меня обняла.

(К. Симонов, 1941 г.)

 Война началась

1.
Наши пушки вновь заговорили!
Враг напал. Мы выступили в бой!
Вымпела прославленных флотилий,
Словно чайки вьются над водой.

Бить врага нам нынче не впервые,
Чтоб кровавый след его простыл,
Вам, полки и роты фронтовые,
Помогает действующий тыл.

Как один за Родину мы встали,
Равнодушных между нами нет,
Каждой тонной выпущенной стали
Мы крепим величие побед.

И сражений раскалённых воздух
Стал отныне общею судьбой
Нам, несущим вахту на заводах,
И бойцам, бросающимся в бой.

Родина! Тебе мы присягали,
И, шагая с именем твоим,
Силой крови, пороха и стали
В этой битве снова победим!

2.
За мирное счастье на свете
Дерётся советский народ,
И враг его, сеющий ветер,
Свинцовую бурю пожнёт.

Мы клялись родимой Отчизне
И клятву сдержали не раз,
Ни крови, ни счастья, ни жизни
Мы не пожалеем сейчас.

Шагайте по выжженным нивам,
Глашатаи мирной страны,
Карайте мечом справедливым
Врагов, что погибнуть должны.

Пройдя пограничные знаки,
Минуя засады и ров,
Разрушим клинками атаки
Гнездо озверевших врагов.

Нам это спокойно и чётко
Сказала Советская власть.
Получена первая сводка…
Товарищ! Война началась!
(Юрий Инге, 22 июня 1941 г.)

(Это стихотворение было написано по заданию радиокомитета, звучало по ленинградскому радио 22 июня 1941 года неоднократно.)

До свидания, мальчики!

Ах война, что ж ты сделала подлая:
Стали тихими наши дворы,
Наши мальчики головы подняли,
Повзрослели они до поры,

На пороге едва помаячили
И ушли за солдатом – солдат…
До свидания мальчики! Мальчики,
Постарайтесь вернуться назад

Нет, не прячьтесь, вы будьте высокими
Не жалейте ни пуль, ни гранат,
И себя не щадите вы, и все-таки
Постарайтесь вернуться назад.

Ах война что ж ты подлая сделала:
Вместо свадеб – разлуки и дым.
Наши девочки платьица белые
Раздарили сестренкам своим.

Сапоги – ну куда от них денешься?
Да зеленые крылья погон…
Вы наплюйте на сплетников, девочки,
Мы сведем с ними счеты потом.

Пусть болтают, что верить вам не во что,
Что идете войной наугад…
До свидания, девочки! Девочки,
Постарайтесь вернуться назад.

(Б. Окуджава)

Парад в сорок первом

Наверное, товарищи, не зря,
Любуясь шагом армии чеканным,
Всегда припоминают ветераны
Другой – суровый – праздник Октября.
Была Москва пургой заметена,
У Мавзолея ели коченели,
И шла по Красной площади Война –
Усталая, в простреленной шинели.
То батальоны шли с передовой,
Шли на парад окопные солдаты.
В тревожных небесах аэростаты
Качали удлиненной головой.
Терзали тело Подмосковья рвы,
Убитых хоронил снежок пушистый,
Сжимали горло фронтовой Москвы
Траншеи наступающих фашистов.
А батальоны шли с передовой,
Шли на парад окопные солдаты!
Недаром в небесах аэростаты
Качали удивленно головой!
Кто может может победить такой народ?..

Не забывайте сорок первый год!
(Ю. Друнина)

Перед атакой

Когда на смерть идут – поют,
А перед этим
можно плакать.
Ведь самый страшный час в бою –
Час ожидания атаки.

Снег минами изрыт вокруг
И почернел от пыли минной.
Разрыв –
и умирает друг.
И, значит смерть проходит мимо.

Сейчас настанет мой черед.
За мной одним
идет охота.
Будь проклят сорок первый год
И вмерзшая в снега пехота…
(С. Гудзенко)

Поле боя

Стихи о боях и сражениях

Красная ромашка

Лишь лучи лугов коснулись —
Все ромашки встрепенулись,
На подруг глядят с любовью:
«С добрым утром!
Как здоровье?»

Тихо гладит на рассвете
Лепестки ромашек ветер,
И заря росою чистой
Осыпает луг душистый.

Что за счастье — так качаться,
Невзначай подруг касаться!
Только вдруг случилось что-то,
На цветы легла забота:

Это девочка-ромашка
Загрустила — вот бедняжка!
Не белы её обновы,
Лепестки её багровы.

Как одна, ромашки луга
Все похожи друг на друга.
Отчего ж оделась эта
В лепестки иного цвета?

Окружили всей гурьбою:
— Что же, девочка, с тобою?
Мы белы, а ты багряна,
Это странно, очень странно...

И ромашка им сказала:
— В страхе я всю ночь
дрожала.
Здесь солдат в разгаре боя
Защитил меня собою.

На рассвете вражьи пули
По плечу его хлестнули,
Но не чувствовал он боли,
Все враги остались в поле!

Лепестки мои багряны —
Это кровь его из раны,
Я в кумач теперь одета,
Как Чулпан — звезда
рассвета.

И пошёл он снова биться.
Кровь его во мне струится,
Алой звёздочкой горю я,
На заре о нём тоскуя.

(М. Джалиль)

Карта

Вторые сутки город был в огне,
Нещадно день и ночь его бомбили.
Осталась в школе карта на стене –
Ушли ребята, снять ее забыли.
И сквозь окно врывался ветер к ней,
И зарево пожаров освещало
Просторы плоскогорий и морей,
Вершины гор Кавказа и Урала.
На третьи сутки, в предрассветный час,
По половицам тяжело ступая,
Вошел боец в пустой, холодный класс.
Он долгим взглядом воспаленных глаз
Смотрел на карту, что-то вспоминая.
Но вдруг, решив, он снял ее с гвоздей
И, вчетверо сложив, унес куда-то, –
Изображенье Родины своей
Спасая от захватчика-солдата.
Случилось это памятной зимой
В разрушенном, пылающем районе,
Когда бойцы под самою Москвой
В незыблемой стояли обороне.
Шел день за днем, как шел за боем бой,
И тот боец, что карту взял с собою,
Свою судьбу связал с ее судьбой,
Не расставаясь с ней на поле боя.
Когда же становились на привал,
Он, расстегнув крючки своей шинели,
В кругу друзей ту карту раскрывал,
И молча на нее бойцы смотрели.
И каждый узнавал свой край родной,
Искал свой дом: Казань, Рязань, Калугу,
Один – Баку, Алма-Ату – другой.
И так, склонившись над своей страной,
Хранить ее клялись они друг другу.
Родные очищая города,
Освобождая из-под ига села,
Солдат с боями вновь пришел туда,
Где карту он когда-то взял из школы.
И, на урок явившись как-то раз,
Один парнишка положил на парту
Откуда-то вернувшуюся в класс
Помятую, потрепанную карту.
Она осколком прорвана была
От города Орла до Приднепровья,
И пятнышко темнело у Орла.
Да! Было то красноармейской кровью.
И место ей нашли ученики,
Чтоб, каждый день с понятным нетерпеньем
Переставляя красные флажки,
Идти вперед на запад, в наступленье.
(С. Михалков)

Три товарища

Жили три друга-товарища
В маленьком городе Эн.
Были три друга-товарища
Взяты фашистами в плен.

Стали допрашивать первого,
Долго пытали его –
Умер товарищ замученный
И не сказал ничего.

Стали второго допрашивать,
Пыток не вынес второй –
Умер, ни слова не вымолвив,
Как настоящий герой.

Третий товарищ не вытерпел,
Третий – язык развязал.
– Не о чем нам разговаривать! –
Он перед смертью сказал.

Их закопали за городом,
Возле разрушенных стен.
Вот как погибли товарищи
В маленьком городе Эн.

(С. Михалков)

Казнь

Уже – конец.
Уже – петля на шее.
Толпятся палачи,
С убийством торопясь.
Но на мгновенье замерли злодеи,
Когда веревка вдруг оборвалась...
И партизан, под виселицей стоя,
Сказал с усмешкой
В свой последний час:
– Как и веревка, все у вас гнилое!
Захватчики!
Я презираю вас!..

(С. Михалков)

Жди меня...

Жди меня, и я вернусь.
Только очень жди,
Жди, когда наводят грусть
Желтые дожди,
Жди, когда снега метут,
Жди, когда жара,
Жди, когда других не ждут,
Позабыв вчера.
Жди, когда из дальних мест
Писем не придет,
Жди, когда уж надоест
Всем, кто вместе ждет.

Жди меня, и я вернусь,
Не желай добра
Всем, кто знает наизусть,
Что забыть пора.
Пусть поверят сын и мать
В то, что нет меня,
Пусть друзья устанут ждать,
Сядут у огня,
Выпьют горькое вино
На помин души...
Жди. И с ними заодно
Выпить не спеши.

Жди меня, и я вернусь,
Всем смертям назло.
Кто не ждал меня, тот пусть
Скажет: - Повезло.
Не понять, не ждавшим им,
Как среди огня
Ожиданием своим
Ты спасла меня.
Как я выжил, будем знать
Только мы с тобой,-
Просто ты умела ждать,
Как никто другой.
(К. Симонов)

Танк

Вот здесь он шел. Окопов три ряда.
Цепь волчьих ям с дубовою щетиной.
Вот след, где он попятился, когда
Ему взорвали гусеницы миной.

Но под рукою не было врача,
И он привстал, от хромоты страдая,
Разбитое железо волоча,
На раненую ногу припадая.

Вот здесь он, все ломая, как таран,
Кругами полз по собственному следу
И рухнул, обессилевший от ран,
Купив пехоте трудную победу.

Уже к рассвету, в копоти, в пыли,
Пришли еще дымящиеся танки
И сообща решили в глубь земли
Зарыть его железные останки.

Он словно не закапывать просил,
Еще сквозь сон он видел бой вчерашний,
Он упирался, он что было сил
Еще грозил своей разбитой башней.

Чтоб видно было далеко окрест,
Мы холм над ним насыпали могильный,
Прибив звезду фанерную на шест –
Над полем боя памятник посильный.

Когда бы монумент велели мне
Воздвигнуть всем погибшим здесь, в пустыне,
Я б на гранитной тесаной стене
Поставил танк с глазницами пустыми;

Я выкопал его бы, как он есть,
В пробоинах, в листах железа рваных, –
Невянущая воинская честь
Есть в этих шрамах, в обгорелых ранах.

На постамент взобравшись высоко,
Пусть как свидетель подтвердит по праву:
Да, нам далась победа нелегко.
Да, враг был храбр.
Тем больше наша слава.

(К.Симонов)

Атака

Когда ты по свистку, по знаку,
Встав на растоптанном снегу,
Готовясь броситься в атаку,
Винтовку вскинул на бегу,

Какой уютной показалась
Тебе холодная земля,
Как все на ней запоминалось:
Примерзший стебель ковыля,

Едва заметные пригорки,
Разрывов дымные следы,
Щепоть рассыпанной махорки
И льдинки пролитой воды.

Казалось, чтобы оторваться,
Рук мало — надо два крыла.
Казалось, если лечь, остаться —
Земля бы крепостью была.

Пусть снег метет, пусть ветер гонит,
Пускай лежать здесь много дней.
Земля. На ней никто не тронет.
Лишь крепче прижимайся к ней.

Ты этим мыслям жадно верил
Секунду с четвертью, пока
Ты сам длину им не отмерил
Длиною ротного свистка.

Когда осекся звук короткий,
Ты в тот неуловимый миг
Уже тяжелою походкой
Бежал по снегу напрямик.

Осталась только сила ветра,
И грузный шаг по целине,
И те последних тридцать метров,
Где жизнь со смертью наравне!
(К. Симонов, 1942 г.)

Полмига

Нет,
Не до седин,
Не до славы
Я век свой хотел бы продлить —
Мне б только
До той вон канавы
Полмига,
Полшага прожить,
Прижаться к земле
И в лазури
Июльского ясного дня
Увидеть оскал амбразуры
И острые вспышки огня.
Мне б только
Вот эту гранату,
Злорадно поставив на взвод,
Всадить ее,
Врезать как надо
В четырежды проклятый дзот,
Чтоб стало в нем пусто и тихо,
Чтоб пылью осел он в траву...
Прожить бы мне эти полмига,
А там я всю жизнь проживу!

(П. Шубин)

Я столько раз видала рукопашный...

Я столько раз видала рукопашный,
Раз наяву. И тысячу – во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.
(Ю. Друнина, 1943 г.)

Качается рожь несжатая...

Качается рожь несжатая.
Шагают бойцы по ней.
Шагаем и мы – девчата,
Похожие на парней.

Нет, это горят не хаты –
То юность моя в огне…
Идут по войне девчата,
Похожие на парней.
(Ю. Друнина)

Ты должна!

Побледнев,
Стиснув зубы до хруста,
От родного окопа
Одна
Ты должна оторваться,
И бруствер
Проскочить под обстрелом
Должна.
Ты должна.
Хоть вернешься едва ли,
Хоть "Не смей!"
Повторяет комбат.
Даже танки
(Они же из стали!)
В трех шагах от окопа
Горят.
Ты должна.
Ведь нельзя притворяться
Перед собой,
Что не слышишь в ночи,
Как почти безнадежно
"Сестрица!"
Кто-то там,
Под обстрелом, кричит...

(Ю. Друнина)

Мы за церквушкой деревенскою...

Мы за церквушкой деревенскою,
У тихой рощи на краю,
Хороним Лёльку Воскресенскую,
Погибшую в ночном бою.

Она лежит, не легендарная,
СмежИв ресницы, как во сне,
А рядом сумка санитарная
С бинтом багровым на ремне.

Свод неба вместе с лунной долькою
Туманным залит молоком.
Полковник, стоя перед Лёлькою,
Слезу стирает кулаком.

Своё забывший положение,
Седой, видавший смерть не раз,
"Прощай" ли шепчет иль прощения
У Лёльки просит в этот час?

А мне бы плакать в одиночестве
Весь день сегодня напролёт...
К торжественной готовясь почести,
Винтовки зарядил мой взвод.

Женат полковник, и, наверное,
Не знает он, лихой в бою,
Что хороню я нынче первую
Любовь мою.

(Я. Козловский)

В лесу под Можайском

Шумят под Можайском дремучие ели
И сосны шумят, потерявшие сон,
Четыре недели, четыре недели
Сражается насмерть в лесу батальон.

Фашистские танки все ближе, все ближе
Нас враг опоясал свинцовым кольцом.
Багровое пламя шинели нам лижет,
Но все же стоим мы к Смоленскому лицом!

От взрывов взлетают осколки косые
И падает навзничь седая сосна.
Пускай мы погибнем, но будет Россия,
Но будет Россия во все времена!

Шумят под Можайском дремучие ели,
И сосны шумят, потерявшие сон,
Четыре недели, четыре недели
Сражается насмерть в лесу батальон.

(Ю. Леднев)

Товарищ

Вслед за врагом пять дней за пядью пядь
Мы по пятам на Запад шли опять.

На пятый день под яростным огнем
Упал товарищ, к Западу лицом.

Как шел вперед, как умер на бегу,
Так и упал и замер на снегу.

Так широко он руки разбросал,
Как будто разом всю страну обнял.

Мать будет плакать много горьких дней,
Победа сына не воротит ей.

Но сыну было — пусть узнает мать —
Лицом на Запад легче умирать.
(К. Симонов, 1941)

Слава

За пять минут уж снегом талым
Шинель запорошилась вся.
Он на земле лежит, усталым
Движеньем руку занеся.

Он мертв. Его никто не знает.
Но мы еще на полпути,
И слава мертвых окрыляет
Тех, кто вперед решил идти.

В нас есть суровая свобода:
На слезы обрекая мать,
Бессмертье своего народа
Своею смертью покупать.
(К. Симонов, 1942)

Волки

Люди кровь проливают в боях:
Сколько тысяч за сутки умрет!
Чуя запах добычи, вблизи
Рыщут волки всю ночь напролет.

Разгораются волчьи глаза:
Сколько мяса людей и коней!
Вот одной перестрелки цена!
Вот ночной урожай батарей!

Волчьей стаи вожак матерый,
Предвкушением пира хмелен, —
Так и замер: его пригвоздил
Чуть не рядом раздавшийся стон.

То, к березе припав головой,
Бредил раненый, болью томим,
И береза качалась над ним,
Словно мать убивалась над ним.

Все жалеючи, плачет вокруг,
И со всех стебельков и листков
Оседает в траве не роса,
А невинные слезы цветов.

Старый волк постоял над бойцом,
Осмотрел и обнюхал его,
Для чего-то в глаза заглянул,
Но не сделал ему ничего...

На рассвете и люди пришли;
Видят: раненый дышит чуть-чуть.
А надежда-то все-таки есть
Эту искорку жизни раздуть.

Люди в тело загнали сперва
Раскаленные шомпола,
А потом на березе, в петле,
Эта слабая жизнь умерла...

Люди кровь проливают в боях:
Сколько тысяч за сутки умрет!
Чуя запах добычи вблизи,
Рыщут волки всю ночь напролет.

Что там волки! Ужасней и злей —
Стаи хищных двуногих зверей.
(Муса Джалиль, 1943)

Мои песни

Сердце с последним дыханием жизни
Выполнит твёрдую клятву свою:
Песни всегда посвящал я отчизне,
Ныне отчизне я жизнь отдаю.

Песня меня научила свободе,
Песня борцом умереть мне велит.
Жизнь моя песней звенела в народе,
Смерть моя песней борьбы прозвучит.
(Муса Джалиль, перевод С. Липкина, 1943)

На Орловско-Курском направлении

На Орловско-Курском направлении
Всё без изменения пока,
Пребывают в грустном настроении
Наши и немецкие войска.

Вгрызлись в буераки и пригорки,
Растворились в травы и стога.
Ждут команд «Вперёд!» «тридцатьчетвёрки»,
Чтоб свой гнев обрушить на врага.

На войне бывают тоже игры,
Тут уж кто кого перехитрит.
Скоро вспыхнут факелами «тигры»,
Кто-то будет ранен, кто убит.

На Орловско-Курском направлении
Встали две армады, два врага,
И звенит в преддверье наступления
Курская железная дуга.
(В. Силкин)

Баллада о красках

Был он рыжим, как из рыжиков рагу.
Рыжим, словно апельсины на снегу.
Мать шутила, мать веселою была:
"Я от солнышка сыночка родила..."
А другой был черным-черным у нее.
Черным, будто обгоревшее смолье.
Хохотала над расспросами она, говорила:
"Слишком ночь была черна..."
В сорок первом, в сорок памятном году
Прокричали репродукторы беду.
Оба сына, оба-двое, соль Земли,
Поклонились маме в пояс и ушли...
Довелось в бою почуять молодым
Рыжий бешеный огонь и черный дым,
Злую зелень застоявшихся полей,
Серый цвет прифронтовых госпиталей.
Оба сына, оба-двое, два крыла,
Воевали до Победы. Мать ждала.
Не гневила, не кляла она судьбу.
Похоронка обошла ее избу.
Повезло ей, привалило счастье вдруг.
Повезло одной на три села вокруг.
Повезло ей, повезло ей, повезло! –
Оба сына воротилися в село.
Оба сына, оба-двое, плоть и стать...
Золотистых орденов не сосчитать.
Сыновья сидят рядком – к плечу плечо.
Ноги целы, руки целы – что еще?
Пьют зеленое вино, как повелось...
У обоих изменился цвет волос.
Стали волосы – смертельной белизны...
Видно, много белой краски у войны.

(Р. Рождественский)

Артиллерия бьет по своим...

Мы под Колпином скопом стоим,
Артиллерия бьет по своим.
Это наша разведка, наверно,
Ориентир указала неверно.
Недолет. Перелет. Недолет.
По своим артиллерия бьет.
Мы недаром присягу давали.
За собою мосты подрывали, –
Из окопов никто не уйдет.
Недолет. Перелет. Недолет.
Мы под Колпиным скопом лежим
И дрожим, прокопченные дымом.
Надо все-таки бить по чужим,
А она – по своим, по родимым.
Нас комбаты утешить хотят,
Нас великая Родина любит...
По своим артиллерия лупит, –
Лес не рубят, а щепки летят.

(А. Межиров)

Его зарыли в шар земной...

Его зарыли в шар земной,
А был он лишь солдат,
Всего, друзья, солдат простой,
Без званий и наград.
Ему как мавзолей земля –
На миллион веков,
И млечные пути пылят
Вокруг него с боков.
На рыжих скатах тучи спят,
Метелицы метут,
Грома тяжелые гремят,
Ветра разбег берут.
Давным давно окончен бой...
Руками всех друзей
Положен парень в шар земной,
Как будто в мавзолей...
(С. Орлов)

Сороковые

Сороковые, роковые,
Военные и фронтовые,
Где извещенья похоронные
И перестуки эшелонные.
Гудят накатанные рельсы.
Просторно. Холодно. Высоко.
И погорельцы, погорельцы
Кочуют с запада к востоку...
А это я на полустанке
В своей замурзанной ушанке,
Где звездочка не уставная,
А вырезанная из банки.
Да, это я на белом свете,
Худой, веселый и задорный.
И у меня табак в кисете,
И у меня мундштук наборный.
И я с девчонкой балагурю,
И больше нужного хромаю,
И пайку надвое ломаю,
И все на свете понимаю.
Как это было! Как совпало –
Война, беда, мечта и юность!
И это все в меня запало
И лишь потом во мне очнулось!..
Сороковые, роковые,
Свинцовые, пороховые...
Война гуляет по России,
А мы такие молодые!

(Д. Самойлов)

Лошади в океане

И.Эренбургу

Лошади умеют плавать,
Но – не хорошо. Недалеко.

"Глория" – по-русски – значит "Слава", –
Это вам запомнится легко.

Шёл корабль, своим названьем гордый,
Океан стараясь превозмочь.

В трюме, добрыми мотая мордами,
Тыща лощадей топталась день и ночь.

Тыща лошадей! Подков четыре тыщи!
Счастья все ж они не принесли.

Мина кораблю пробила днище
Далеко-далёко от земли.

Люди сели в лодки, в шлюпки влезли.
Лошади поплыли просто так.

Что ж им было делать, бедным, если
Нету мест на лодках и плотах?

Плыл по океану рыжий остров.
В море в синем остров плыл гнедой.

И сперва казалось – плавать просто,
Океан казался им рекой.

Но не видно у реки той края,
На исходе лошадиных сил

Вдруг заржали кони, возражая
Тем, кто в океане их топил.

Кони шли на дно и ржали, ржали,
Все на дно покуда не пошли.

Вот и всё. А всё-таки мне жаль их –
Рыжих, не увидевших земли.

(Б. Слуцкий)

Москва

Стихи о битве за Москву

Москве

Вся родина встала заслоном,
Нам биться с врагом до конца,
Ведь пояс твоей обороны
Идет через наши сердца!

Идет через грозные годы
И долю народа всего,
Идет через сердце народа
И вечную славу его!

Идет через море людское,
Идет через все города...
И все это, братья, такое,
Что враг не возьмет никогда!

Москва!
До последних патронов,
До дольки последней свинца
Мы в битвах! Твоя оборона
Идет через наши сердца!

(А. Прокофьев)

Родному городу

Здесь Пожарский гремел, здесь командовал боем Кутузов.
Ты, как древняя сказка, бессмертен, прекрасен и стар.
От тебя отходили замерзшие своры французов,
От тебя отступали несчетные орды татар.
Мы тебя окружим бронированной грозной силой
И любою ценой в беспощадном бою сбережем,
Чтобы подступы к городу стали для немца могилой
И рубеж под Москвою – последним его рубежом.
Ты не сдашься фашистам, во веки веков сохранится
И гранит над рекой, и чугунного моста литье.
Это больше, чем город, – это нового мира столица,
Это – свет, это – жизнь, это – сердце твое и мое.

(М. Матусовский)

Штыки от стужи побелели...

Штыки от стужи побелели,
Снега мерцали синевой.
Мы, в первый раз надев шинели,
Сурово бились под Москвой.

Безусые, почти что дети,
Мы знали в яростный тот год,
Что вместо нас никто на свете
За этот город не умрет.
(И. Иванов)

Москва

Зыбкой ночью солдатской
В сорок первом году
Ехал я из-под Гжатска
На попутном борту.

Грохот фронта бессонный
Шел как будто бы вслед.
Редко встречной колонны
Скрытый вспыхивал свет.

Тьма предместий вокзальных
И – Москва. И над ней
Горделивый, печальный
Блеск зенитных огней.

И просились простые
К ней из сердца слова:
«Мать родная, Россия,
Москва, Москва…»

В эти горькие ночи
Ты поистине мать,
Та, что детям не хочет
Всей беды показать;

Та, что жертвой безгласной
Не смирится с судьбой;
Та, что волею властной
Поведет за собой.

И вовек не склонится
Твоя голова,
Мать родная, столица,
Москва, Москва!...

Память трудной годины,
Память боли во мне.
Тряский кузов машины.
Ночь. Столица в огне.

И, как клятва, святые
В тесном горле слова:
«Мать родная, Россия,
Москва, Москва…»

… Память горя сурова,
Память славы жива.
Все вместит это слово:
«Москва, Москва»…»

Это имя столицы,
Как завет, повторим.
Расступились границы,
Рубежи перед ним…

Стой, красуйся в зарницах
И огнях торжества,
Мать родная, столица!
Крепость мира – Москва!

(А. Твардовский)

Песня защитников Москвы

В атаку, стальными рядами,
Мы поступью твердой идем.
Родная столица за нами –
Наш кровный родительский дом.

Мы не дрогнем в бою
За столицу свою.
Нам родная Москва дорога.
Нерушимой стеной,
Обороной стальной
Остановим,
Отбросим врага.

На марше равняются взводы.
Гудит под ногами земля.
За нами дворцы и заводы,
Высокие звезды Кремля.

Для счастья своими руками
Мы строили город родной.
За каждый расколотый камень
Отплатим мы страшной ценой.

Не смять богатырскую силу.
Горяч наш порыв боевой.
Мы роем фашистам могилу
В холодных полях под Москвой.

Мы не дрогнем в бою
За столицу свою.
Нам родная Москва дорога.
Нерушимой стеной,
Обороной стальной
Остановим,
Отбросим врага.
(А. Сурков, 1941)

За Москву

Есть в этой бронзовой медали
Синь затемненных фонарей
И отраженный в грозной дали
Огонь тяжелых батарей.
И ярость та, что клокотала
В атаках русских штыковых,
Упругий, чистый звон металла,
Как перестук сердец живых.
Она свидетельствует миру
О нашей доблести в бою...
Солдаты, дети, командиры
В крови, у смерти на краю.
Забыв в дыму, в окопной глине,
Что сон бывает наяву, —
Мы беспощадный путь к Берлину
Открыли битвой за Москву.

(П. Шубин)

Слово о 28 гвардейцах

Безграничное снежное поле,
Ходит ветер, поземкой пыля,
Это русское наше раздолье,
Это вольная наша земля.
И зовется ль оно Куликовым,
Бородинским зовется ль оно,
Или славой овеяно новой,
Словно знамя опять взметено, —
Все равно оно кровное наше,
Через сердце горит полосой.
Пусть война на нем косит и пашет
Темным танком и пулей косой,
Но героев не сбить на колени,
Во весь рост они встали окрест,
Чтоб остался в сердцах поколений
Дубосекова темный разъезд...

(Н. Тихонов) 

Речка Нара

…в битве под Москвой враг был остановлен на рубеже р. Нары…
Из «Истории Великой Отечественной войны»

Речка Нара, речка Нара,
Недлинна, неширока,
Но когда бывает надо –
Неприступная река.
Вот на этой речке Наре
В землю, в небо, в пламень, в лёд
Врос интернациональный
Необученный народ.
И, как будто по соседству,
Защищая род людской,
Принимали свой последний
И решительный свой бой.
Штык сломался от удара…
Окровавленный кулак…
Он не даст в обиду Нару,
Этот парень-сибиряк.
Вот лезгин ползёт с гранатой,
Чёрный снег хватая ртом:
Здесь, у этой речки Нары,
Защищает он свой дом.
А война – она не сказка
С добрым сахарным концом!
Вот башкир-десятиклассник
В русский снег упал лицом.
На усах стеклится наледь,
Затвердела боль в глазах:
То на снег у речки Нары
Запорожский пал казак.
Мы-то знаем, не напрасно
Пала горсточка ребят,
Что теперь в могиле братской,
БРАТСКОЙ – слышите?! – лежат.
За страну у речки Нары
Головы свои сложив,
Все отдали, всё, что надо…
А ведь надо было – жизнь.

(Е. Гринберг)

Летала смерть зловещей тенью...

Летала смерть зловещей тенью,
Держалась жизнь на волоске,
И шло в сраженье ополченье
На ближних подступах к Москве.

Здесь наша боль и наша слава,
И ты судьбе не изменяй.
Москва, Москва, моя Держава,
Передний край, передний край.

Любовь к Москве – любовь святая.
В тот страшный час в осенней мгле
Шли в бой сыны степного края
На ближних подступах к Москве.

И навсегда лежать остался
Товарищ мой в сырой траве,
Где поредевший полк сражался
На ближних подступах к Москве.

В лучах прожектора металась
Звезда в полночной синеве
И дальних звёзд судьба решалась
На ближних подступах к Москве.

Здесь наша боль и наша слава,
Июньский гром, победный май.
Москва, Москва, моя Держава.
Москва всегда передний край!

(Н. Добронравов)

Ополченье

Во мраке с горя сгорбились мосты.
Тревожно площадей сердцебиенье…
На запад уходило ополченье —
Потомственная гвардия Москвы.
Рабочие, врачи, учителя,
Отставку не приняв военкоматов,
Сапог не получив и автоматов,
Ушли в незащищённые поля.
Кто помнит их последние слова
В последнем и решительном сраженье?
Безмолвна затемнённая Москва.
Убиты летописцы ополченья.

…Мы нынче очень празднично живём,
И многие печали позабыты.
Вокруг грохочут песни в стиле бита,
И ночью так же солнечно, как днём.
Но изредка тревожат наши сны
Те люди с беззащитною улыбкой,
Кто с книгой, кто с указкой, кто со скрипкой —
Пронзительная исповедь войны!
Я слышу их неровные шаги.
Я вижу строй их, нервный и неровный.

Я знаю:
в битве дрогнули враги
Пред высшим —
перед мужеством духовным.

И если мы по духу москвичи, —
Мы тех людей живое отраженье.
В сердцах у нас их мужество звучит,
И строится в колонны ополченье…
(Н. Добронравов)

Ты – моя надежда, ты – моя отрада

Слышится нам эхо давнего парада,
Снятся нам маршруты главного броска.
Ты – моя надежда, ты – моя отрада,
В сердце у солдата ты, моя Москва.

Мы свою победу выстрадали честно,
Преданы святому кровному родству
В каждом новом доме, в каждой новой песне
Помните ушедших в битву за Москву!

Серые шинели. Русские таланты.
Синее сиянье неподкупных глаз
На равнинах снежных юные курсанты
Началось бессмертье. Жизнь оборвалась.

Мне на этом свете ничего не надо,
Только б в лихолетье ты была жива
Ты – моя надежда, ты – моя отрада,
В каждом русском сердце ты, моя Москва.

Все, что было с нами, вспомнят наши дети,
Все, что потеряли, что для них спасли
Только б ты осталась лучшим на планете,
Самым справедливым городом Земли.

Старых наших улиц трепетные взгляды.
Юных наших песен строгие слова.
Ты – моя надежда, ты – моя отрада,
В каждом нашем сердце ты, моя Москва.

(Н. Добронравов)

Ленинград

Стихи о блокадном Ленинграде

31 декабря 1941 года

По Ленинграду смерть метет,
Она теперь везде,
Как ветер.
Мы не встречаем Новый год –
Он в Ленинграде незаметен.
Дома –
Без света и тепла,
И без конца пожары рядом.
Враг зажигалками дотла
Спалил
Бадаевские склады.
И мы
Бадаевской землей
Теперь сластим пустую воду.
Земля с золой,
Земля с золой –
Наследье
Прожитого года.
Блокадным бедам нет границ:
Мы глохнем
Под снарядным гулом,
От наших довоенных лиц
Остались
Лишь глаза и скулы.
И мы
Обходим зеркала,
Чтобы себя не испугаться…
Не новогодние дела
У осажденных ленинградцев…
Здесь
Даже спички лишней нет.
И мы,
Коптилки зажигая,
Как люди первобытных лет
Огонь
Из камня высекаем.
И тихой тенью
Смерть сейчас
Ползет за каждым человеком.
И все же
В городе у нас
Не будет
Каменного века!
Кто сможет,
Завтра вновь пойдет
Под вой метели
На заводы.
… Мы
не встречаем Новый год,
Но утром скажем:
С Новым годом!

(Ю. Воронов)

Блокада Ленинграда

..Весь Ленинград, как на ладони,
С Горы Вороньей виден был.
И немец бил
С Горы Вороньей.
Из дальнобойной "берты" бил.

Прислуга
В землю "берту" врыла,
Между корней,
Между камней.

И, поворачивая рыло,
Отсюда "берта" била.
Била
Все девятьсот блокадных дней...
(М. Дудин)

Я не был на фронте, но знаю

Я не был на фронте, но знаю
Как пули над ухом свистят,
Когда диверсанты стреляют
В следящих за ними ребят,
Как пули рвут детское тело
И кровь алым гейзером бьёт...
Забыть бы всё это хотелось,
Да ноющий шрам не даёт.

Я не был на фронте, но знаю
Сгоревшей взрывчатки угар.
Мы с Юркой бежали к трамваю,
Вдруг свист и слепящий удар...
Оглохший, в дымящейся куртке,
Разбивший лицо о панель,
Я всё же был жив, а от Юрки
Остался лишь только портфель.

Я не был на фронте, но знаю
Тяжелый грунт братских могил.
Он, павших друзей накрывая,
И наши сердца придавил.
Как стонет земля ледяная,
Когда аммонала заряд
могилы готовит, я знаю,
Мы знаем с тобой, Ленинград.
(А. Молчанов)

Я говорю...

Я говорю: нас, граждан Ленинграда,
не поколеблет грохот канонад,
и если завтра будут баррикады-
мы не покинем наших баррикад…
И женщины с бойцами встанут рядом,
и дети нам патроны поднесут,
и надо всеми нами зацветут
старинные знамена Петрограда.
(О. Берггольц)

Трамвай идёт на фронт

Холодный, цвета стали,
Суровый горизонт —
Трамвай идет к заставе,
Трамвай идет на фронт.
Фанера вместо стекол,
Но это ничего,
И граждане потоком
Вливаются в него.
Немолодой рабочий —
Он едет на завод,
Который дни и ночи
Оружие кует.
Старушку убаюкал
Ритмичный шум колес:
Она танкисту-внуку
Достала папирос.
Беседуя с сестрою
И полковым врачом,
Дружинницы — их трое —
Сидят к плечу плечом.
У пояса граната,
У пояса наган,
Высокий, бородатый —
Похоже, партизан,
Пришел помыться в баньке,
Побыть с семьей своей,
Принес сынишке Саньке
Немецкий шлем-трофей —
И снова в путь-дорогу,
В дремучие снега,
Выслеживать берлогу
Жестокого врага,
Огнем своей винтовки
Вести фашистам счет...
Мелькают остановки,
Трамвай на фронт идет.
Везут домохозяйки
Нещедрый свой паек,
Грудной ребенок — в байке
Откинут уголок —
Глядит (ему все ново).
Гляди, не забывай
Крещенья боевого,—
На фронт идет трамвай.
Дитя! Твоя квартира
В обломках. Ты — в бою
За обновленье мира,
За будущность твою.
(В. Инбер, 1941)

Баллада о черством куске

По безлюдным проспектам
Оглушительно-звонко
Громыхала
На дьявольской смеси
Трехтонка.
Леденистый брезент
Прикрывал ее кузов –
Драгоценные тонны
Замечательных грузов.

Молчаливый водитель,
Примерзший к баранке,
Вез на фронт концентраты,
Хлеба вез он буханки,
Вез он сало и масло,
Вез консервы и водку,
И махорку он вез,
Проклиная погодку.

Рядом с ним лейтенант
Прятал нос в рукавицу.
Был он худ,
Был похож на голодную птицу.
И казалось ему,
Что водителя нету,
Что забрел грузовик
На другую планету.

Вдруг навстречу лучам –
Синим, трепетным фарам –
Дом из мрака шагнул,
Покорежен пожаром.
А сквозь эти лучи
Снег летел, как сквозь сито,
Снег летел, как мука, –
Плавно, медленно, сыто...

– Стоп! – сказал лейтенант. –
Погодите, водитель.
Я, – сказал лейтенант, –
Здешний все-таки житель. –
И шофер осадил
Перед домом машину,
И пронзительный ветер
Ворвался в кабину.

И взбежал лейтенант
По знакомым ступеням.
И вошел...
И сынишка прижался к коленям.
Воробьиные ребрышки...
Бледные губки...
Старичок семилетний
В потрепанной шубке.

– Как живешь, мальчуган?
Отвечай без обмана!.. –
И достал лейтенант
Свой паек из кармана.
Хлеба черствый кусок
Дал он сыну: – Пожуй-ка, –
И шагнул он туда,
Где дымила буржуйка.

Там, поверх одеяла –
Распухшие руки.
Там жену он увидел
После долгой разлуки.
Там, боясь разрыдаться,
Взял за бедные плечи
И в глаза заглянул,
Что мерцали, как свечи.

Но не знал лейтенант
Семилетнего сына:
Был мальчишка в отца –
Настоящий мужчина!
И когда замигал
Догоревший огарок,
Маме в руку вложил он
Отцовский подарок.

А когда лейтенант
Вновь садился в трехтонку,
– Приезжай! –
Закричал ему мальчик вдогонку.
И опять сквозь лучи
Снег летел, как сквозь сито,
Снег летел, как мука, –
Плавно, медленно, сыто...

Грузовик отмахал уже
Многие версты.
Освещали ракеты
Неба черного купол.
Тот же самый кусок –
Ненадкушенный,
Черствый –
Лейтенант
В том же самом кармане
Нащупал.

Потому что жена
Не могла быть иною
И кусок этот снова
Ему подложила.
Потому, что была
Настоящей женою,
Потому, что ждала,
Потому, что любила.

(В. Лифшиц, 1942, Ленинград)

Моя медаль

...Осада длится, тяжкая осада,
невиданная ни в одной войне.
Медаль за оборону Ленинграда
сегодня Родина вручает мне.

Не ради славы, почестей, награды
я здесь жила и всё могла снести:
медаль "За оборону Ленинграда"
со мной, как память моего пути.

Ревнивая, безжалостная память!
И если вдруг согнёт меня печаль, –
я до тебя тогда коснусь руками,
медаль моя, солдатская медаль.

Я вспомню всё и выпрямлюсь, как надо,
чтоб стать ещё упрямей и сильней...
Взывай же чаще к памяти моей,
медаль "За оборону Ленинграда".

...Война ещё идёт, ещё – осада.
И, как оружье новое в войне,
сегодня Родина вручила мне
медаль "За оборону Ленинграда".
(О. Берггольц)

Ленинград

Петровой волей сотворен
И светом ленинским означен –
В труды по горло погружен,
Он жил – и жить не мог иначе.

Он сердцем помнил: береги
Вот эти мирные границы, –
Не раз, как волны, шли враги,
Чтоб о гранит его разбиться.

Исчезнуть пенным вихрем брызг,
Бесследно кануть в бездне черной
А он стоял, большой, как жизнь,
Ни с кем не схожий, неповторный!

И под фашистских пушек вой
Таким, каким его мы знаем,
Он принял бой, как часовой,
Чей пост вовеки несменяем!
(Н. Тихонов, 1941-1943)

А рядом были плиты Ленинграда…

Война с блокадой чёрной жили рядом,
Земля была от взрывов горяча.
На Марсовом тогда копали гряды,
Осколки шли на них, как саранча!

На них садили стебельки картошки,
Капусту, лук на две иль три гряды —
От всех печалей наших понемножку,
От всей тоски, нахлынувшей беды!

Без умолку гремела канонада,
Влетали вспышки молнией в глаза,
А рядом были плиты Ленинграда,
На них темнели буквы,
Как гроза!

(А. Прокофьев)

Встреча 1942 года

Новый год был в семь часов. Позднее
Не пройти без пропуска домой.
Был обстрел. Колючим снегом веял
Смертоносный ветер над Невой.

Стены иней затянул в столовой.
В полушубках, при мерцанье свеч
Мы клялись дожить до жизни новой,
Выстоять и ненависть сберечь.

Горсть скупая драгоценной каши,
Золотой светлое вино –
Пиршество сегодняшнее наше
Краткое, нешумное оно.

Лёд одолевал нас, лёд блокады.
В новом начинавшемся году
Выстоять хотел и тот, кто падал,
Не остановиться на ходу.

Так сквозь смерть росли и крепли силы,
Билась жизнь меж ледяных камней.
…Мне тогда бы много легче было,
Если б ты подумал обо мне.

(Елена Вечтомова)

Всё будет...

Всё будет, всё. И город без зениток,
И ленинградцы вновь забудут о луне.
Зажжётся свет в твоём окне открытом,
И уезжать не нужно будет мне.

Но только здесь, в укрытье, у орудий,
Военный ветер мне покой несёт.
И только здесь, вздыхая всею грудью,
Я понимаю: будет, будет всё!

(Елена Вечтомова, 1942 г.)

Дети

Все это называется – блокада.
И детский плач в разломанном гнезде...
Детей не надо в городе, не надо,
Ведь родина согреет их везде.

Детей не надо в городе военном,
Боец не должен сберегать паек,
Нести домой. Не смеет неизменно
Его преследовать ребячий голосок.

И в свисте пуль, и в завыванье бомбы
Нельзя нам слышать детских ножек бег.
Бомбоубежищ катакомбы
Не детям бы запоминать навек.

Они вернутся в дом. Их страх не нужен.
Мы защитим, мы сбережем их дом.
Мать будет матерью. И муж вернется мужем.
И дети будут здесь. Но не сейчас. Потом.
(Елена Вечтомова, 1942 г.)

18 января 1943 года

Блокада прорвана! В четыре утра – стук в дверь, Илья Груздев: «Нас зовут на радио». В шинели, без кителя бросилась на улицу. Догнал Борис Четвериков. Патруль проверяет документы и поздравляет. В студии бледные радостные лица. Целуемся с Олей Берггольц, Борей Лихаревым, Яшей Бабушкиным… Надо делать что-то для тебя самое естественное, – у микрофона написала двенадцать строчек.
(Из дневника Елены Вечтомовой)

Друг, товарищ, там, за Ленинградом,
Ты мой голос слышал за кольцом,
Дай мне руку! Прорвана блокада.
Сердце к сердцу – посмотри в лицо.

Кровь друзей, взывавшая к отмщенью,
На полотнах полковых знамен.
На века убийцам нет прощенья.
Прорвана блокада. Мы идем!

Мы сегодня снова наступаем,
Никогда не повернем назад...
Мой сынишка ленинградец спит, не зная,
Как сегодня счастлив Ленинград.
(Елена Вечтомова, 18 января 1943 г.)

Осень на Пискаревском

Проливная пора в зените,
дачный лес
почернел и гол.
Стынет памятник.
На граните
горевые слова Берггольц.
По аллеям листва бегом...
Память в камне,
печаль в металле,
машет вечным крылом огонь...

Ленинградец душой и родом,
болен я Сорок первым годом.
Пискаревка во мне живет.
Здесь лежит половина города
и не знает, что дождь идет.

Память к ним пролегла сквозная,
словно просека
через жизнь.
Больше всех на свете,
я знаю,
город мой ненавидел фашизм.

Наши матери,
наши дети
превратились в эти холмы.
Больше всех,
больше всех на свете
мы фашизм ненавидим,
мы!

Ленинградец душой и родом,
болен я Сорок первым годом.
Пискаревка во мене живет.
Здесь лежит половина города
и не знает, что дождь идет...

(С. Давыдов)

У монумента "Разорванное кольцо"

Не просто павшим —
нет,
а с думой о грядущем
воздвигнут монумент
и ныне всем живущим.

Та слава на века
принадлежит отчизне.
Да, нет черновика —
и не было! —
у жизни.

Все подлинно,
все так.
Стояли насмерть грудью
в кольце,
в дыму атак...
Такие были люди.

...Разорвано кольцо,
и в огненной метели
они в те дни
лицо
Победы разглядели.

(В. Кузнецов)

Салют над Ленинградом

За залпом залп.
Гремит салют.
Ракеты в воздухе горячем
Цветами пёстрыми цветут.
А ленинградцы
Тихо плачут.

Ни успокаивать пока,
Ни утешать людей не надо.
Их радость
Слишком велика –
Гремит салют над Ленинградом!

Их радость велика,
Но боль
Заговорила и прорвАлась:
На праздничный салют
С тобой
Пол-Ленинграда не поднялось.

Рыдают люди, и поют,
И лиц заплаканных не прячут.
Сегодня в городе –
Салют!
Сегодня ленинградцы
Плачут...
(Ю. Воронов, 27 января 1944 г.)

 

Мой Ленинград

Над Россиею
Небо синее,
Небо синее над Невой,
В целом мире нет,
Нет красивее
Ленинграда моего.

Нам всё помнится: в ночи зимние
Над Россией, над родимою страной,
Весь израненный, в снежном инее
Гордо высился печальный город мой.

Славы города, где сражались мы,
Никому ты, как винтовки, не отдашь.
Вместе с солнышком пробуждается
Наша песня, наша слава, город наш!
(А. Фатьянов, 1945)

Залпы Победы

Улицы, ограды, парапеты,
Толпы... Толпы... Шпиль над головой,
Северным сиянием победы
Озарилось небо над Невой.

Гром орудий, но не грохот боя.
Лица... Лица... Выраженье глаз.
Счастье... Радость... Пережить такое
Сердце в состоянье только раз.

Слава вам, которые в сраженьях
Отстояли берега Невы.
Ленинград, незнавший пораженья,
Новым светом озарили вы.

Слава и тебе, великий город,
Сливший во едино фронт и тыл.
В небывалых трудностях который
Выстоял. Сражался. Победил.
(Вера Инбер, 1944)

Ладожский курган

Над Ладожским курганом стынет иней,
Над Ладожским курганом тишина.
Искрится снег голубовато-синий,
И что-то шепчет старая сосна.
Молчит курган, торжественно-спокоен,
Молчит курган, закованный в гранит.
Склоняются знамена, как от боли,
Колышет ветер цепи возле плит.
И обелиск величественно-строгий
Напоминает нынче всем живым
О той суровой Ладожской дороге,
Которую мы в памяти храним!

(В. Чазова)

Сталинград

Стихи о Сталинградской битве

На Мамаевом кургане тишина

На Мамаевом кургане тишина,
За Мамаевым курганом тишина,
В том кургане похоронена война,
В мирный берег тихо плещется волна.
Перед этою священной тишиной
Встала женщина с поникшей головой,
Что-то шепчет про себя седая мать,
Все надеется сыночка увидать.
Заросли степной травой глухие рвы,
Кто погиб, тот не поднимет головы,
Не придет, не скажет: Мама! Я живой!
Не печалься, дорогая, я с тобой!"

(В. Боков)

Сталинграду

Девятнадцатого ноября 1942 года
началось наше наступление
на Сталинградском фронте.

Мы засыпали с думой о тебе.
Мы на заре включали репродуктор,
чтобы услышать о твоей судьбе.
Тобою начиналось наше утро.

В заботах дня десятки раз подряд,
сжимая зубы, затаив дыханье,
твердили мы:
— Мужайся, Сталинград! —
Сквозь наше сердце шло твое страданье.
Сквозь нашу кровь струился горячо
поток твоих немыслимых пожаров.
Нам так хотелось стать к плечу плечом
и на себя принять хоть часть ударов!

...А мне все время вспоминалась ночь
в одном колхозе дальнем, небогатом,
ночь перед первой вспашкою, в тридцатом,
второю большевистскою весной.
Степенно, важно, радостно и строго
готовились колхозники к утру,
с мечтой о новой жизни,
новом строе,
с глубокой верой
в новый, общий труд.
Их новизна безмерная, тревожа,
еще страшила...
Но твердил народ:
— Нам Сталинградский тракторный поможет...
— Нам Сталинград коней своих пришлет.

Нет, не на стены зданий и заводов,
проклятый враг, заносишь руку ты:
ты покусился на любовь народа,
ты замахнулся на оплот мечты!
И встала, встала пахарей громада,
как воины они сюда пришли,
чтобы с рабочим классом Сталинграда
спасти любимца трудовой земли.

О том, что было страшным этим летом, —
еще расскажут: песня ждет певца.
У нас в осаде, за чертой кольца,
все озарялось сталинградским светом.
И, глядя на развалины твои
(о, эти снимки в «Правде» и в «Известьях»!),
мы забывали тяготы свои,
мы об одном молили: — Мести, мести!
И пробил час. Удар обрушен первый,
от Сталинграда пятится злодей.
И ахнул мир, узнав, что значит верность,
что значит ярость верящих людей.
А мы не удивились, нет! Мы знали,
что будет так: полмесяца назад
не зря солдатской клятвой обменялись
два брата: Сталинград и Ленинград.
Прекрасна и сурова наша радость.
О Сталинград,
в час гнева твоего
прими земной поклон от Ленинграда,
от воинства и гражданства его!

(О. Берггольц)

Отстоим Сталинград

Из тумана встает
Восемнадцатый год —
Здесь, на стыке великих дорог,
Был врагом с трех сторон,
Словно смерть, занесен
Над Царицыном белый клинок.
Сталин силы собрал
И врага отогнал,
И бандитские своры разбил.
Нынче время опять
Сталинград отстоять
От фашистских разбойничьих сил.
Как в далекие годы, над нами горят
Крылья красных советских знамен.
Отстоим Сталинград!
Отстоим Сталинград!
Не пропустим врага через Дон!
Снова небо темно,
Туч свинцовых полно.
Дайте руки, бойцы и друзья!
Здесь мы будем стоять,
Чтоб потом наступать,
А назад нам — ни шагу нельзя.
Через тьму непогод
Сталин снова ведет
Сыновей непреклонных своих.
Нас на подвиг зовет
Восемнадцатый год,
И Москва, и Кавказ
Нынче смотрят на нас.
И глаза их надежды полны.
У реки у степной
Поднялись мы стеной —
Здесь решаются судьбы страны.
В небе воет беда,
Злобно рвутся сюда
Вражьи танки по русским полям.
Не позволим им, друг,
Наши Север и Юг
Разорвать, разрубить пополам.
Мчится пуля, граната, бутылка, снаряд
В тучу серых немецких колонн.
Отстоим Сталинград!
Отстоим Сталинград!
Не пропустим врага через Дон!
Наш родной Сталинград,
Дон, товарищ и брат,
Мы с оружьем стоим на своем.
Сила — в наших руках.
Ярость — в наших сердцах,
Мы отсюда врага отобьем.
Немцу лютому Дон
Не отдастся в полон
Никогда, никогда, никогда!
Как стоит Ленинград,
Встанет наш Сталинград,
Встанут русские все города.
Умереть, но ни шагу не сделать назад,
Из сердец непреклонный заслон.
Отстоим Сталинград!
Отстоим Сталинград!
Не пропустим врага через Дон!

(Е. Долматовский)

Защитник Сталинграда

В зное заводы, дома, вокзал.
Пыль на крутом берегу.
Голос Отчизны ему сказал:
“Город не сдай врагу!”

Верный присяге русский солдат,
Он защищал Сталинград.
Гулко катился в кровавой мгле
Сотой атаки вал,

Злой и упрямый, по грудь в земле,
Насмерть солдат стоял.
Знал он, что нет дороги назад –
Он защищал Сталинград.

Сто пикировщиков выли над ним
В небе, как огненный змей,
Он не покинул окопа, храним
Верностью русской своей.

Меж обгорелых черных громад
Он защищал Сталинград.
Танк на него надвигался, рыча.
Мукой и смертью грозил.

Он, затаившись в канаве, сплеча
Танки гранатой разил.
Пулю – за пулю. Снаряд – за снаряд.
Он защищал Сталинград.

Смерть подступала к нему в упор.
Сталью хлестала тьма.
Артиллерист, пехотинец, сапер –
Он не сошел с ума.

Что ему пламя гиены, ад?..
Он защищал Сталинград.
Просто солдат, лейтенант, генерал –
Рос он в страде боевой.

Там, где в огне умирает металл,
Он проходил живой.
Сто изнурительных дней подряд
Он защищал Сталинград.

Время придет – рассеется дым.
Смолкнет военный гром.
Шапку снимая при встрече с ним,
Скажет народ о нем:
– Это железный русский солдат,
Он защищал Сталинград.

(А. Сурков)

Он с воздуха разнесен...

Он с воздуха разнесен,
Обстрелом с земли изувечен,
Разгромлен... И все-таки он
Незыблем, прекрасен и вечен.

Мы любим наш город таким —
Суровым, бесстрашным и твердым,
Разбитым, сгоревшим, ночным
И все-таки светлым-и гордым.

Словам не изменим своим,
Пусть бой беспощаден и страшен.
Наш город! Ты будешь таким —
Просторным, прозрачным, живым,
Прекрасным, как в памяти нашей.

(Е. Долматовский)

В городе на Волге

Как трудно было умирать
солдатам, помнящим о долге,
в том самом городе на Волге —
глаза навеки закрывать.

Как страшно было умирать:
давно оставлена граница,
а огневая колесница
войны
еще ни шагу вспять...
Как горько было умирать:
"Чем ты подкошена, Россия?
Чужою силой иль бессильем
своим?" — им так хотелось знать.

А пуще им хотелось знать,
солдатам, помнящим о долге,
чем битва кончится на Волге,
чтоб легче было умирать...

(С. Викулов)

Эта весть, которую узнала...

Эта весть, которую узнала
Нынче вся советская страна,
В свисте вьюги, в грохоте металла
Нами на штыках принесена.

Мы горды, что это – наше дело,
Гордость к новым подвигам зовет,
Так вперед, без промедленья, смело,
За святую Родину – вперед!

Эта битва – лишь начало вьюги:
С севера удар наносим мы.
Нам навстречу движутся на юге
Братья через степи и холмы.

Лишь вперед! – наш лозунг непреклонный,
Отобьем у коршуна крыло,
Чтобы между Волгою и Доном
Наше солнце красное взошло.

Каждая минута наступленья
Приближает яростный разгром.
Забирайте немцев в окруженье
С думою о городе родном.

Бейте их с рассвета до рассвета,
Чтобы фрицы корчились в кругу.
Все страданья нынешнего лета
Отольем сторицею врагу!

Знали горе мы, узнаем радость –
Наше счастье видим мы сквозь дым.
Немцев перебьем под Сталинградом,
Город из тисков освободим.

Много сделали, но больше можем –
Вся земля от нас победы ждет.
Окружим врага и уничтожим.
За святую Родину – вперед!

(Е. Долматовский)

Волгоград – Сталинград

Волгоград – Сталинград,
Души павших солдат
Всё горят – просто некуда деться.
Просто нету наград,
Нет на свете наград,
Что достойнее памяти сердца.

Что творилось тогда –
Кровь текла, как вода,
Но не Волгой, а буйной стремниной.
Засучив рукава,
Нагло перла орда,
Прикрываясь бронею "тигриной"

Черно-белый оскал,
В полный рост кто-то встал,
Перекрестным огнем покрестившись.
Кто за нас погибал,
Нас за это прощал,
Но в бессмертье ушел, не простившись.

Он упал на бегу,
В красно-грязном снегу
На кургане его захоронят.
А на том берегу,
Заглушая пургу
Материнское сердце застонет.

Пуля – глупый металл,
Но опять кто-то встал,
Высшей правдою сверху отмечен.
Все, кто здесь воевал,
Свет в веках зажигал,
И огонь Ваш поэтому – вечен!

Волгоград – Сталинград,
Рядовой и комбат
Здесь лежат, невзирая на званья.
Молча люди стоят,
Журавли пролетят,
И курлыканье – как отпеванье.
(Д. Дарин)

Сталинград

Открытые степному ветру,
Дома разбитые стоят.
На шестьдесят два километра
В длину раскинут Сталинград.

Как будто он по Волге синей
В цепь развернулся, принял бой.
Встал фронтом поперек России –
И всю ее прикрыл собой.

(С. Орлов)

Мамаев курган

Сотни лет
расходиться широким кругам
по огромной воде
молчаливой реки...
Выше всех Эверестов –
Мамаев курган!
Зря об этом в учебниках нет
ни строки.
Зря не сказано в них,
что теплеет Земля
и светлеет Земля,
оттого что на ней,
о курганах Мамаевых
помнить веля,
загораются
тысячи Вечных огней...
Мне сюда возвращаться.
К добру и к беде.
Мне сюда приходить.
Приползать.
Прилетать.
И, схватившись за сердце на той высоте,
задыхаясь,
разреженный воздух глотать.
Мне сюда возвращаться.
Из мелких потерь.
Из ухоженных стран.
И горячечных снов.
Натыкаться на долгие стоны людей
и кольчуги
позванивающих орденов...
Зря не сказано в книгах,
Мамаев курган,
что металла
в твоем оглушенном нутре
больше,
чем в знаменитой Магнитной горе!
Что хватило его и друзьям.
И врагам.
Вместо капель росы,
как слепое жнивье,
проступает железо,
кроваво сочась...
И поэтому
самая главная часть
в притяженье Земли –
притяженье твое!..
Ты
цветами пророс.
Ты
слезами пророс.
Ты стоишь,
поминальные муки терпя.
Синеватые молнии
медленных гроз,
будто в колокол памяти,
бьются в тебя!
И тогда поднимаются птицы с земли
и колышется нервно
степная трава.
Оживают
затертые напрочь
слова.
И по плитам
устало
стучат костыли.

(Р. Рождественский)

Второе февраля

В свой срок –
не поздно и не рано –
придёт зима,
замрёт земля.
И ты
к Мамаеву кургану
придёшь
второго февраля.

И там,
у той заиндевелой,
у той священной высоты,
ты на крыло
метели белой
положишь красные цветы.

И словно в первый раз
заметишь,
каким он был,
их ратный путь!
Февраль, февраль,
солдатский месяц –
пурга в лицо,
снега по грудь.

Сто зим пройдёт.
И сто метелиц.
А мы пред ними
всё в долгу.
Февраль, февраль.
Солдатский месяц.
Горят
гвоздики
на снегу.
(М. Агашина)

Перекрёсток

На самом шумном перекрёстке,
у входа в город Сталинград,
стоят каштаны и берёзки
и ели стройные стоят.

Как ни ищи – ты их не встретишь
в лесах заволжской стороны,
и, говорят, деревья эти
издалека принесены.

А было так: война когда-то
была на волжском берегу.
На перекрёстке три солдата
сидели рядом на снегу.

Стоял январь. И ветер хлёсткий
позёмку в кольца завивал.
Горел костер на перекрёстке –
солдатам руки согревал.

Что будет бой – солдаты знали.
И перед боем с полчаса
они, наверно, вспоминали
свои далекие леса.

Потом был бой... И три солдата
навек остались на снегу.
Но перекрёсток Сталинграда
они не отдали врагу.

И вот теперь на перекрёстке,
на месте гибели солдат,
стоят каштаны и берёзки,
и ели стройные стоят.

Шумят нездешними листами,
дождём умытые с утра,
и обжигают нашу память
огнём солдатского костра.
(М. Агашина)

Ты тоже родился в России

Ты тоже родился в России –
В краю полевом и лесном.
У нас в каждой песне – береза,
Береза под каждым окном.
На каждой весенней полянке-
Их белый живой хоровод…
Но есть в Волгограде березка, –
Увидишь – и сердце замрет.
Ее привезли издалека
В края, где шумят ковыли.
Как трудно она привыкала
К огню Волгоградской земли!
Как долго она тосковала
О светлых лесах на Руси…
Лежат под березкой ребята,
Ты лучше у них расспроси.
Трава под березкой не смята,
Никто из земли не вставал.
Но как это нужно солдату,
Чтоб кто-то над ним горевал.
И плакал светло, как невеста,
И помнил навеки, как мать.
Ты тоже родился солдатом,
Тебе ли того не понять!
Ты тоже родился в России,
В березовом милом краю…
Теперь, где ни встретишь березку,
Ты вспомнишь березку мою.
Ее молчаливые ветки,
Ее терпеливую грудь…
Растет в Волгограде березка,
Попробуй ее позабудь!
(М. Агашина)

Перед Победой

 Перед Победой

Освободителям Ельни

Идут вперед неустрашимо
Бойцы — товарищи мои.
И Ельня — город мой родимый —
Опять в кругу своей семьи.

Пусть он разрушен, искалечен,—
Он возродится из руин!
И подвиг твой да будет вечен,
Советский воин-исполин!
(М. Исаковский, 31 августа 1943)

Первый салют

Орёл и Белгород сегодня снова наши!
И радости великой нет предела!
Салют в Москве! По небу розы пляшут.
Великий перелом. К Победе дело!

Солдат вздохнул. Он вытер пот ладонью
И самокрутку сделал из газеты.
Он видел смерть и кровь. Он слышал стоны.
Ещё совсем не близко до Победы!

(Т. Нестерова)

(Город первого салюта — неофициальное название городов Орла и Белгорода, которые 5 августа 1943 года в ходе Курской битвы были освобождены от немецко-фашистских захватчиков войсками Западного, Центрального, Воронежского, Брянского и Степного фронтов.)

Памятник

Это было в мае на рассвете,
Нарастал у стен рейхстага бой.
Девочку немецкую заметил
Наш солдат на пыльной мостовой.

У столба, дрожа, она стояла,
В голубых глазах застыл испуг.
А куски свистящего металла
Смерть и муку сеяли вокруг.

Тут он вспомнил, как, прощаясь летом,
Он свою дочурку целовал,
Может быть, отец девчонки этой
Дочь его родную расстрелял...

Но сейчас, в Берлине, под обстрелом,
Полз боец и, телом заслоня,
Девочку в коротком платье белом
Осторожно вынес из огня.

Скольким детям возвратили детство,
Подарили радость и весну.
Рядовые Армии советской,
Люди, победившие войну!

И в Берлине в праздничную дату
Был воздвигнут, чтоб стоять в веках,
Памятник советскому солдату
С девочкой спасенной на руках.

Он стоит как символ нашей славы,
Как маяк, светящийся во мгле.
Это он, солдат моей державы,
Охраняет мир на всей земле!
(Г. Рублёв)

Ответ сыну

— А солдаты, на фронте плакали?

В бою солдатам не до слез.
Они их в сердце где-то прячут.
И все же, как солдаты плачут,
Мне в жизни видеть довелось.
Весна шумела над Невой,
А над Берлином бушевала
Гроза
И думать не давала,
Что мы идем в последний бой.
Но вот погас огонь орудий,
И в непривычной тишине
Вначале показалось мне:
В глубоком сне земля и люди.
Весны сиреневый настой,
Еще дымясь, земля глотала,
И у речного краснотала
Туман бродил в траве густой.
И люди, глядя на рейхстаг,
Окаменели.
Поражались,
Как двое из солдат старались
Установить крылатый флаг.
И вдруг все снова загудело:
— Победа!
— Кончилась война!
И даже строгий старшина,
Водивший нас в атаки смело,
Не по уставу подобрел,
Раздав вино своим солдатам,
Схватил в объятия комбата,
А сам...
По-детски заревел.
Вот так, мой сын,
Солдаты плачут,
Навзрыд,
Друг друга горяча,
Целуясь, радуясь, крича —
И слез своих они не прячут.
(И. Антонов)

Москва – в огнях, Берлин – в огне

Недаром Первый Белорусский
Громил оплот германо-прусский –
Гнездо зачинщиков войны.

Недаром Первый Украинский
Ворвался в лабиринт берлинский,
С другой ударив стороны.

Соединясь, они Берлину
Несли возмездье в этот день
За Беларусь, за Украину,
За черный пепел деревень!

Во время залпов в честь победы
Обрывок дружеской беседы
Случилось ночью слышать мне:
"Москва – в огнях, Берлин – в огне!"

(С. Маршак)

Да будет свет

Да будет свет – весёлый, яркий –
В наш первый вечер торжества!
Открыла площади и парки
Незатемнённая Москва.

Перекликаются в беседе
Московской улицы огни.
Один другому о Победе
Сигнализируют они.

Но пусть опять над Спасской башней
Огнём наполнится звезда, –
Вчерашней ночи, тьмы вчерашней
Мы не забудем никогда.

Да будет вечной та минута,
Когда во тьме сверкал нам свет
Двадцатикратного салюта –
Сиянье залпов и ракет.

Мы будем помнить эти годы,
Когда, охваченные тьмой,
Шли осторожно пешеходы
По нашей улице немой,

Когда столица провожала
Бойцов на фронт, а семьи в тыл,
И от незримого вокзала,
Неслышно поезд отходил.

Так мы работали и жили,
И этой зоркой темнотой
Мы наше право заслужили
На свет победно-золотой.
(С. Маршак)

Утро Победы

Где трава от росы и от крови сырая,
Где зрачки пулеметов свирепо глядят,
В полный рост, над окопом переднего края,
Поднялся победитель-солдат.
Сердце билось о ребра прерывисто, часто.
Тишина... Тишина... Не во сне – наяву.
И сказал пехотинец: – Отмаялись! Баста! –
И приметил подснежник во рву.
И в душе, тосковавшей по свету и ласке,
Ожил радости прежней певучий поток.
И нагнулся солдат и к простреленной каске
Осторожно приладил цветок.
Снова ожили в памяти были живые –
Подмосковье в снегах и в огне Сталинград.
За четыре немыслимых года впервые,
Как ребенок, заплакал солдат.
Так стоял пехотинец, смеясь и рыдая,
Сапогом попирая колючий плетень.
За плечами пылала заря молодая,
Предвещая солнечный день.
(А. Сурков)

Запас прочности

До сих пор не совсем понимаю,
Как же я, и худа, и мала,
Сквозь пожары к победному Маю
В кирзачах стопудовых дошла.

И откуда взялось столько силы
Даже в самых слабейших из нас?..
Что гадать! – Был и есть у России
Вечной прочности вечный запас.

(Ю. Друнина)

Красоту, что дарит нам природа...

Красоту, что дарит нам природа,
Отстояли солдаты в огне,
Майский день сорок пятого года
Стал последнею точкой в войне.

За всё, что есть сейчас у нас,
За каждый наш счастливый час,
За то, что солнце светит нам,
Спасибо доблестным солдатам –
Нашим дедам и отцам.
Недаром сегодня салюты звучат
В честь нашей Отчизны,
В честь наших солдат!

(А. Сурков)

Солнце скрылось за горою

Солнце скрылось за горою,
Затуманились речные перекаты,
А дорогою степною
Шли с войны домой советские солдаты.

От жары, от злого зноя
Гимнастерки на плечах повыгорали;
Свое знамя боевое
От врагов солдаты сердцем заслоняли.

Они жизни не щадили,
Защищая отчий край – страну родную;
Одолели, победили
Всех врагов в боях за Родину святую.

Солнце скрылось за горою,
Затуманились речные перекаты,
А дорогою степною
Шли с войны домой советские солдаты.

(А. Коваленков)

Народ-победитель

Возвращались солдаты с войны,
По железным дорогам страны
День и ночь поезда их везли.
Гимнастёрки их были в пыли
И от пота ещё солоны
В эти дни бесконечной весны…

Возвращались домой старики
И совсем молодые отцы –
Москвичи, ленинградцы, донцы…
Возвращались сибиряки!
Возвращались сибиряки –
И охотники, и рыбаки,
И водители сложных машин,
И властители горных вершин,
И владетели мирных долин, -
Возвращался народ-исполин…
Возвращался?
Нет!
Шёл он вперёд,
Шёл вперёд
Победитель-народ!

(Л. Мартынов)

Солнце скрылось за горою...

Солнце скрылось за горою,
Затуманились речные перекаты,
А дорогою степною
Шли с войны домой советские солдаты.

От жары, от злого зноя
Гимнастерки на плечах повыгорали;
Свое знамя боевое
От врагов солдаты сердцем заслоняли.

Они жизни не щадили,
Защищая отчий край – страну родную;
Одолели, победили
Всех врагов в боях за Родину святую.

Солнце скрылось за горою,
Затуманились речные перекаты,
А дорогою степною
Шли с войны домой советские солдаты.

(А. Коваленков)

Когда это будет, не знаю...

Когда это будет, не знаю,
В краю белоногих берёз
Победу девятого мая
Отпразднуют люди без слёз.
Поднимут старинные марши
Армейские трубы страны,
И выедет к армии маршал,
Не видевший этой войны.
И мне не додуматься даже,
Какой там ударит салют,
Какие там сказки расскажут,
И песни какие споют.
Но мы-то доподлинно знаем,
Нам знать довелось на роду,
Что было девятого мая
С утра в сорок пятом году.
(С. Орлов)

Память о героях

Стихи в память о героях

Неизвестный солдат

Ярко звезды горят,
И в кремлевском саду
Неизвестный солдат
Спит у всех на виду.
Над гранитной плитой
Вечный свет негасим.
Вся страна сиротой
Наклонилась над ним.
Он не сдал автомат
И пилотку свою.
Неизвестный солдат
Пал в жестоком бою.
Неизвестный солдат –
Чей-то сын или брат,
Он с войны никогда
Не вернется назад.
Ярко звезды горят,
И в кремлевском саду
Неизвестный солдат
Спит у всех на виду.
Свет зажгли мы ему
Под стеною Кремля,
А могила ему –
Вся земля, вся земля.

(Ю. Коринец)

Куда б ни шёл, ни ехал ты...

Куда б ни шёл, ни ехал ты,
Но здесь остановись,
Могиле этой дорогой
Всем сердцем поклонись.
Кто б ни был ты — рыбак,
шахтёр,
Учёный иль пастух, —
Навек запомни: здесь лежит
Твой самый лучший друг.
И для тебя, и для меня
Он сделал все, что мог:
Себя в бою не пожалел,
А Родину сберёг.

(М. Исаковский)

Советский солдат

Над вольным Дунаем,
Над славным Днепром
Душевные песни
Слагают о нем.
В нагорных лесах,
На просторе равнин
Его вспоминают
И чех, и румын.
― Пылало село,―
Вспоминает хорват,―
Он кинулся в пламя,
Советский солдат!
Из хаты горящей,
Из дыма-огня
Он вынес, отважный,
Мальчонку ― меня!
Словачка сказала:
― И мне он помог ―
Озябшей, голодной
Дал хлеба кусок.
Назвал по-отцовски
Дочуркой своей.
Шутя подмигнул мне:
«Гляди веселей!»
Вздохнула румынка:
― Был яростный бой,
Меня от осколка
Прикрыл он собой…
Убит он, лежит
Под холмом у села.
Калина над ним
Поднялась-расцвела.
― Нет,― молвил болгарин,―
Он жив, не убит!
Я видел его:
Он в дозоре стоит.
Стоит он в дозоре
И зорок, и смел,
Чтоб мир потревожить
Никто не посмел!

(С. Погореловский)

Помни

Помни, как гремели орудий раскаты,
Как в огне умирали солдаты
В сорок первом,
Сорок пятом –
Шли солдаты за правду на бой.

Помни, как земля содрогалась и слепла,
Как заря поднималась из пепла,
Гром орудий
Не забудем
Мы с тобой.

Помни: грозный смерч над землей в небе синем –
Это черная смерть в Хиросиме,
В Хиросиме,
В небе синем –
Черный пепел в сердцах навсегда.

Помни, не забудь обожженные лица –
Это может опять повториться.
Не забудем
Это, люди,
Никогда.

Помни, в нашей власти и грозы, и ветер,
Мы за счастье и слезы в ответе,
На планете
Наши дети –
Поколение юных живет...

Помни, чтоб шумели весенние всходы, –
Не забудь эти грозные годы!
Путь наш труден,
Встаньте, люди,
Жизнь зовет!

(А. Досталь)

Память — наша совесть

Опять война,
Опять блокада...
А может, нам о них забыть?

Я слышу иногда:
«Не надо,
Не надо раны бередить».
Ведь это правда, что устали
Мы от рассказов о войне
И о блокаде пролистали
Стихов достаточно вполне.

И может показаться:
Правы
И убедительны слова.
Но даже если это правда,
Такая правда —
Не права!

Чтоб снова
На земной планете
Не повторилось той зимы,
Нам нужно,
Чтобы наши дети
Об этом помнили,
Как мы!

Я не напрасно беспокоюсь,
Чтоб не забылась та война:
Ведь эта память — наша совесть.
Она,
Как сила, нам нужна...
(Ю. Воронов)

Неизвестный солдат

Пролетели дни как полустанки,
Где он, черный сорок первый год?
Кони, атакующие танки,
Над Москвой горящий небосвод?
А снега белы, как маскхалаты,
А снега багровы, как бинты,
Падают безвестные солдаты
Возле безымянной высоты.
Вот уже и не дымится рана,
Исчезает облачко у рта...
Только может быть она не безымянна
Крошечная эта высота?
Не она ль бессмертием зовется?..
Новые настали времена,
Глубоки забвения колодцы,
Но не забывается война...
Никуда от прошлого не деться,
Вновь война стучится в души к нам,
Обжигает, обжигает сердце
Благородность с болью пополам.

(Ю. Друнина)

Память о сорок первом

О, рассвет после ночи бессонной,
И трава в оловянной росе,
И шлагбаум, как нож, занесённый
Над шершавою шеей шоссе!..

Мы шагаем – и головы клоним,
И знобит нас, и тянет ко сну.
В дачном поезде, в мирном вагоне
Лейтенант нас привёз на войну.

Нам исход этой битвы неведом,
Неприятель всё рвётся вперёд.
Мой товарищ не встретит Победу,
Он за Родину завтра умрёт.

...Я старею, живу в настоящем,
Я неспешно к закату иду, –
Так зачем же мне снится всё чаще,
Будто я – в сорок первом году?

Будто снова я молод, как прежде,
И друзья мои ходят в живых,
И ещё не венки, а надежды
Возлагает Отчизна на них...

(В. Шефнер)

На фотографии в газете...

На фотографии в газете
Нечетко изображены
Бойцы, еще почти что дети,
Герои мировой войны.
Они снимались перед боем –
В обнимку четверо у рва.
И было небо голубое,
Была зеленая трава.
Никто не знает их фамилий,
О них ни песен нет, ни книг.
Здесь чей-то сын и чей-то милый,
И чей-то первый ученик.
Они легли на поле боя,
Жить начинавшие едва,
И было небо голубое,
Была зеленая трава.
Забыть тот горький год неблизкий
Мы никогда бы не смогли,
По всей России обелиски,
Как души, рвутся из земли.
...Они прикрыли жизнь собою,
Жить начинавшие едва,
Чтоб было небо голубое,
Была зеленая трава.
(Р. Казакова)

Неизвестному солдату

Он умер от семьи своей вдали,
И гибели его нам неизвестна дата...
К могиле неизвестного солдата
Известные солдаты подошли...
Мы этот образ до сих пор храним –
Истерзанный свинцом лежал парнишка,
И не было при нем военной книжки –
Она в бою погибла вместе с ним.
Пусть мы его фамилии не знаем, –
Он был – мы знаем – верным до конца.
И мы в молчанье головы склоняем
Перед бессмертным подвигом бойца.
И дружба воинов неколебима свята,
Она не умирает никогда!
Мы по оружию родному брату
Воздвигли памятник на долгие года!
Соединим же верные сердца
И скажем, как ни велика утрата, –
Пусть нет фамилии у нашего бойца, –
Есть звание российского солдата!
(М. Светлов)

Могила Неизвестного солдата

Могила Неизвестного солдата!
О, сколько их от Волги до Карпат!
В дыму сражений вырытых когда-то
Саперными лопатами солдат.

Зеленый горький холмик у дороги,
В котором навсегда погребены
Мечты, надежды, думы и тревоги
Безвестного защитника страны.

Кто был в боях и знает край передний,
Кто на войне товарища терял,
Тот боль и ярость полностью познал,
Когда копал "окоп" ему последний.

За маршем – марш, за боем – новый бой!
Когда же было строить обелиски?!
Доска да карандашные огрызки,
Ведь вот и все, что было под рукой!

Последний "послужной листок" солдата:
"Иван Фомин", и больше ничего.
А чуть пониже две коротких даты
Рождения и гибели его.

Но две недели ливневых дождей,
И остается только темно-серый
Кусок промокшей, вздувшейся фанеры,
И никакой фамилии на ней.

За сотни верст сражаются ребята.
А здесь, от речки в двадцати шагах,
Зеленый холмик в полевых цветах –
Могила Неизвестного солдата...

Но Родина не забывает павшего!
Как мать не забывает никогда
Ни павшего, ни без вести пропавшего,
Того, кто жив для матери всегда!

Да, мужеству забвенья не бывает.
Вот почему погибшего в бою
Старшины на поверке выкликают
Как воина, стоящего в строю!

И потому в знак памяти сердечной
По всей стране от Волги до Карпат
В живых цветах и день и ночь горят
Лучи родной звезды пятиконечной.

Лучи летят торжественно и свято,
Чтоб встретиться в пожатии немом,
Над прахом Неизвестного солдата,
Что спит в земле перед седым Кремлем!

И от лучей багровое, как знамя,
Весенним днем фанфарами звеня,
Как символ славы возгорелось пламя –
Святое пламя вечного огня!
(Э. Асадов)

Послевоенная песня

Задохнулись канонады,
В мире тишина,
На большой земле однажды
Кончилась война.
Будем жить, встречать рассветы,
Верить и любить.
Только не забыть бы это,
Не забыть бы это,
Лишь бы не забыть!

Как всходило солнце в гари
И кружилась мгла,
А в реке меж берегами
Кровь-вода текла.
Были черными березы,
Долгими года.
Были выплаканы слезы,
Выплаканы слезы,
Жаль, не навсегда.

Задохнулись канонады,
В мире тишина,
На большой земле однажды
Кончилась война.
Будем жить, встречать рассветы,
Верить и любить.
Только не забыть бы это,
Не забыть бы это,
Лишь бы не забыть!

(Р. Рождественский)

Нас двадцать миллионов

От неизвестных и до знаменитых,
Сразить которых годы не вольны,
Нас двадцать миллионов незабытых,
Убитых, не вернувшихся с войны.

Нет, не исчезли мы в кромешном дыме,
Где путь, как на вершину, был не прям.
Еще мы женам снимся молодыми,
И мальчиками снимся матерям.

А в День Победы сходим с пьедесталов,
И в окнах свет покуда не погас,
Мы все от рядовых до генералов
Находимся незримо среди вас.

Есть у войны печальный день начальный,
А в этот день вы радостью пьяны.
Бьет колокол над нами поминальный,
И гул венчальный льется с вышины.

Мы не забылись вековыми снами,
И всякий раз у Вечного огня
Вам долг велит советоваться с нами,
Как бы в раздумье головы клоня.

И пусть не покидает вас забота
Знать волю не вернувшихся с войны,
И перед награждением кого-то
И перед осуждением вины.

Все то, что мы в окопах защищали
Иль возвращали, кинувшись в прорыв,
Беречь и защищать вам завещали,
Единственные жизни положив.

Как на медалях, после нас отлитых,
Мы все перед Отечеством равны
Нас двадцать миллионов незабытых,
Убитых, не вернувшихся с войны.

Где в облаках зияет шрам наскальный,
В любом часу от солнца до луны
Бьет колокол над нами поминальный
И гул венчальный льется с вышины.

И хоть списали нас военкоматы,
Но недругу придется взять в расчет,
Что в бой пойдут и мертвые солдаты,
Когда живых тревога призовет.

Будь отвратима, адова година.
Но мы готовы на передовой,
Воскреснув,
вновь погибнуть до едина,
Чтоб не погиб там ни один живой.

И вы должны, о многом беспокоясь,
Пред злом ни шагу не подавшись вспять,
На нашу незапятнанную совесть
Достойное равнение держать.

Живите долго, праведно живите,
Стремясь весь мир к собратству
сопричесть,
И никакой из наций не хулите,
Храня в зените собственную честь.

Каких имен нет на могильных плитах!
Их всех племен оставили сыны.
Нас двадцать миллионов незабытых,
Убитых, не вернувшихся с войны.

Падучих звезд мерцает зов сигнальный,
А ветки ив плакучих склонены.
Бьет колокол над нами поминальный,
И гул венчальный льется с вышины.

(Р. Гамзатов, перевод Я. Козловского)

Завещание

Приподнимаясь над постелью,
В предсмертный час
Для сына диктовал:
«Передаю тебе родную землю,
Которую я вновь отвоевал.
Чтоб не посмел
Никто ее обидеть,
Ты, продолжая славный путь отца,
Расти большим,
Чтоб всю ее увидеть,
Понять ее душою до конца.
Пиши, сестра, пиши…
Наш край метельный,
Где ты родился, –
Так и напиши, –
Умей любить
Любовью беспредельной,
Умей любить
Всей нежностью души.
Смотри, мой сын,
По капле не разлейся,
Но, жизнь, и труд,
И славу полюбя,
Ты мужеству учись
И не надейся,
Что кто-то будет думать за тебя.
Настанет время,
И дорогой вешней
По волнованью луговой травы
Ты в жизнь пойдешь,
Не выходи без песни,
Не опускай веселой головы.
Она подарком не дается свыше,
Умея жить и все одолевать,
Я сделал все,
Чтоб ты ее услышал,
Узнал ее и смог завоевать.
Чтоб в трудный час
Любого испытанья
Ты верности в груди не погасил…
Писал в минуту ясного сознанья
И в полноте моих душевных сил».

(В. Федоров)

Служу Советскому Союзу!

Победой кончилась война.
Те годы позади.
Горят медали, ордена
У многих на груди.

Кто носит орден боевой
За подвиги в бою,
А кто за подвиг трудовой
В своем родном краю.

* * *
Орлов Георгий – офицер
Воздушного полка,
В бою показывал пример
Бойца-большевика.

Открыл он свой гвардейский счет
На берегах Десны,
А сбил двадцатый самолет
В последний день войны.

* * *
Орлова брат – Орлов Степан
На танке воевал
И видел много разных стран –
Где только не бывал!

Четыре "тигра", пять "пантер"
Подбил из пушки он.
Бесстрашный русский офицер
За это награжден.

* * *
Балтиец Николай Орлов,
По счету третий брат,
Был голову сложить готов
За город Ленинград.

Не раз в атаку он водил,
Победу с боем брал,
Его за храбрость наградил
Любимый адмирал.

* * *
Орлов Никита по три дня
Свой цех не оставлял.
"Моей стране нужна броня! –
Он людям заявлял. –

Пусть я живу в тылу сейчас,
От фронта в стороне, -
Мне, как солдату, дан приказ,
Я тоже на войне!"

* * *
Идет в атаку батальон,
Бойцы кричат: "Ура!"
Ползет вперед, услышав стон,
Военная сестра.

Орлова Зоя! Будь горда –
Твой подвиг не забыт,
И орден "Красная Звезда"
Об этом говорит.

* * *
Багровым заревом объят
Широкий горизонт.
Пришел состав, привез солдат
На Белорусский фронт.

Кто под бомбежкой паровоз,
Рискуя жизнью, вел?
Орловой Вере этот пост
Доверил комсомол.

* * *
Сергей Орлов в Берлин входил.
И среди прочих слов
Он на рейхстаге начертил:
"Здесь был Сергей Орлов!"

О славном, боевом пути
Расскажет вам сапер.
Солдатский орден на груди
Он носит до сих пор.

* * *
Огнем немецких батарей
Накрыта высота,
Но не ушел Орлов Андрей
Со своего поста.

В бою не дрогнул коммунист,
Не бросил телефон.
И за отвагу был связист
Медалью награжден.

* * *
Орловой Клаве двадцать лет,
И ей не зря почет:
Что трактористки лучше нет,
Вокруг молва идет.

Она – ударница полей,
И знают на селе,
Что лично сам Калинин ей
Вручал медаль в Кремле.

* * *
Орлов Павлуша – младший брат,
Как школьник, в те года
Не удостоен был наград,
Но это не беда!

И он, как маленький боец,
Был с нами в грозный час –
Он встал к станку, он взял резец
И – выполнил заказ.

* * *
А этот орден носит мать.
– Спасибо! – скажем ей.
Она сумела воспитать
Десятерых детей.

Она сумела заложить
В их души, в их сердца
Порыв Отечеству служить,
Быть стойким до конца,

Пощады от врага не ждать,
Не отступать в бою
И, если нужно, жизнь отдать
За Родину свою!

(С. Михалков)

Братские могилы

На братских могилах не ставят крестов,
И вдовы на них не рыдают.
К ним кто-то приносит букетик цветов
И Вечный огонь зажигает.
Здесь раньше вставала земля на дыбы,
А нынче гранитные плиты.
Здесь нет ни одной
персональной судьбы –
Все судьбы в единую слиты.
А в Вечном огне видишь вспыхнувший танк,
Горящие русские хаты,
Горящий Смоленск и горящий рейхстаг,
Горящее сердце солдата.
У братских могил нет заплаканных вдов –
Сюда ходят люди покрепче.
На братских могилах не ставят крестов,
Но разве от этого легче?

(В. Высоцкий)

Пока память жива!

Отгремели давно залпы наших орудий,
А в воронке от бомбы трава-мурава...
Но войну не забыли суровые люди
И смеются сквозь слезы,
Ведь память жива!

Они помнят походы и дальние страны,
И простые, от сердца, народа слова.
Помнят лица друзей, уходивших так рано.
Их слова и улыбки –
Ведь память жива!

Они помнят весну 45-го года...
Закружилась от счастья тогда голова!
Не узнали её те, что гибли в походах,
Но всё помнят друзья их,
Ведь память жива!

Эта память с корнями уходит всё глубже,
И шумит на ветвях, зеленея, листва...
Её времени бег никогда не заглушит!
Ведь душа молода,
Пока память жива!

(З. Чеботарева)

В Трептов-парке…

В Трептов-парке белые березы,
Словно вдовы русские, стоят
И роняют слезы,
А не росы
На могилы братские солдат.
О березы!
Вас печаль России,
Вдовья неизбывная тоска
Сквозь ненастья, горем залитые,
Привела сюда издалека.
Привела,
Поставила навеки
У ступеней скорбной тишины.
С той поры вы, не смежая веки,
Навеваете солдатам сны.
Снятся им рязанские раздолья,
Астраханских плавней камыши
И бодрящий сердце нам до боли
Бой курантов в утренней тиши.
О березы,
Белые березы!
Часть России,
Часть моей души!
Солнце не потушит ваши слезы,
Ветерок в листве не прошуршит…
Тяжелы шлифованные плиты
И суровы, как возмездья сталь.
Сын России с красного гранита
Через вас глядит в родную даль.
Видит он Россию до Вилюйска,
Слышит он свою родную речь…

Тишина.
И слышно,
Как до хруста
Он сжимает обнаженный меч!

(Н. Агеев)

Алёшенька

Постарела мать за тридцать лет,
А вестей от сына нет и нет.
Но она всё продолжает ждать,
Потому что верит, потому что мать.

И на что надеется она?
Много лет как кончилась война,
Много лет как все пришли назад,
Кроме мёртвых, что в земле лежат.
Сколько их в то дальнее село
Мальчиков безусых не пришло...

Раз в село прислали по весне
Фильм документальный о войне.
Все пришли в кино: и стар, и мал,
Кто познал войну и кто не знал.

Перед горькой памятью людской
Разливалась ненависть рекой.
Трудно это было вспоминать...
Вдруг с экрана сын взглянул на мать.
Мать узнала сына в тот же миг,
И пронесся материнский крик:

«Алексей, Алешенька, сынок!»,
Словно сын её услышать мог.

Он рванулся из траншеи в бой.
Встала мать прикрыть его собой,
Все боялась, вдруг он упадёт,
Но сквозь годы мчался сын вперёд.

«Алексей!» – кричали земляки,
«Алексей!» – просили, – «Добеги!»
...Кадр сменился. Сын остался жить.
Просит мать о сыне повторить.

И опять в атаку он бежит,
Жив-здоров, не ранен, не убит.

«Алексей, Алешенька, сынок»,
Словно сын её услышать мог...

Дома всё ей чудилось кино,
Все ждала – вот-вот сейчас в окно
Посреди тревожной тишины
Постучится сын её с войны.
(А. Дементьев)

Солдаты помнят вкус войны

Солдаты помнят вкус дорог,
Глотая копоть, гарь и пыль.
Следы усталые сапог,
Войны писали злую быль.

Солдаты помнят тишину,
И хриплый командирский мат,
И взгляд, пронзивший вышину,
Когда упал на снег комбат.

Солдаты помнят вкус земли,
Она скрипела на зубах,
Ее терзали, рвали, жгли,
В неё вжимали боль и страх.

Она вставала на дыбы
И принимала грудью сталь.
Окопы – братские гробы
И пепел – траурная шаль.

Солдаты помнят вкус войны –
Соленый, горький фронтовой.
Кто выжил, тем остались сны,
Везут солдаты их домой.

Солдаты помнят все бои,
А ночью плачут и кричат.
Им снятся мертвые СВОИ,
Они приходят и молчат.

Солдаты плачут по ночам,
Во сне, сжимая автомат.
Их водят жены по врачам,
А им всё снится их комбат.

(Юличъ)

Слава ветеранам

Сколько лет уж прошло, с той поры,
Как горела земля под ногами,
Многих нет ветеранов войны,
Но, мы помним о них, они с нами.

И, листая альбомы в семье,
Вдруг заметит нечаянно кто-то,
Притаилась война в уголке,
В пожелтевшем от времени фото.

С фотографий с улыбкой глядят,
Те, кто жизни своей не щадил,
В тех далёких жестоких боях,
От фашистов страну защитил.

Не померкнет их слава в сердцах.
Укрепляется память с годами,
У народа жить будет в веках,
Тот, кто бился жестоко с врагами.

(Берегинюшка)

Пусть люди этот День не позабудут!

Четыре года страшных испытаний...
Потери, жертвы, искалеченные судьбы...
Война... и тысячи людских страданий!..
ИМЁН ГЕРОЕВ – НИКОГДА НЕ ПОЗАБУДЕМ!!!

Пусть мирных дней отсчёт ведёт Отчизна!
Людьми пусть правят только МИР и ДОБРОТА!
Пусть будет ДЕНЬ ПОБЕДЫ над фашизмом –
ПОБЕДОЙ МИРА на Планете НАВСЕГДА!..

Пусть люди этот День не позабудут!
Пусть Память свято сохранит те имена,
Которые приблизили ПОБЕДУ –
Своими жизнями, перечеркнув, "война"…

Четыре года испытаний страшных!..
МИР ПАВШИМ!.. – Ушедшим... Не вернувшимся домой!..
ПОКЛОН ТЫЛОВИКАМ!.. – на смену вставшим!..
Всем, кто ПОБЕДУ ОДЕРЖАЛ, – ПОКЛОН ЗЕМНОЙ!!!

(О. Климчук)

Мы славим наших ветеранов

Мы славим наших ветеранов,
Достойных чести и любви!
Пускай поменьше ноют раны,
Поют подольше соловьи,
Пусть годы их светло текут,
И хорошо они живут...
(И. Яворовская)

Ветерану битвы за Ленинград

Зачем грустишь, мой брат солдат,
Что молодости мы не знали?
Тогда в боях за Ленинград
Мы насмерть юные стояли.

Мы прожили не зря с тобой,
Ведь людям мир завоевали,
И не обижены судьбой,
А Ленинград мы отстояли.

Хоть раны и болят порой,
И старость ближе подступает,
Но не стареем мы с тобой,
Усталости душа не знает.

Себя мы утешаем тем,
Что след оставим на века,
Что подвиг наш известен всем,
Цена Победы велика.

Прошло с войны так много лет,
Ее Отчизна не забыла,
Ведь подвигу забвенья нет,
В душе надежда не остыла.

Мой брат, в людских сердцах
Навечно память сохранится,
Останется она в веках,
Жизнь ее не прекратится.
(Н.П.Куприянов 9 мая 2000 г.)

Фронтовые медсёстры

Из фронтового медсанбата
Сквозь смерть и горе, сквозь года.
В воспоминаниях девчата
Пришли на встречу, как всегда.

Им довелось и боль, и беды
На руки тонкие принять...
На правом фланге в день Победы
Им вечно юными стоять.

(Н.П.Куприянов)

И рядовой, и комиссар!

(Посвящается 58-ой годовщине прорыва блокады Ленинграда 12-18 января 1943 года)

И день, и ночь в огне – болото,
Над южной Ладогой – пожар.
А я один остался в роте:
И рядовой, и комиссар.

За рощей «Круглой», в дымке тая,
Горят в огне друзья мои,
Там триста семьдесят шестая
Ведет с фашистами бои.

Что тут мудрить: «Ребята, к бою!»
Здесь стать героем каждый рад
Там за Синявино и Мгою, –
Многострадальный Ленинград.

И снова Знамя поднял кто-то,
В бой роковой идут полки.
И наша фланговая рота
В десятый раз пошла в штыки.

Упали взводные и ротный.
Один из них – мой лучший друг.
Лишь прах людской в тиши болотной,
И ни души со мной вокруг.

И день и ночь в огне – болото,
В Синявино – сплошной кошмар
А я один остался в роте:
И рядовой, и комиссар!
(Н.П.Куприянов16 января 2001 г.)

Высота

Идем мы пестрою толпою
В сияньи всех своих наград.
Идем мы вновь военною тропою,
Как шли десятки лет назад.

Идем... И каждый вспоминает:
Кто рядом шел, кто умирал.
Как и тогда, нас направляет
Наш боевой, наш прежний генерал.

Идем зелеными полями
Земли нам милой, дорогой,
И высота стоит пред нами,
Шел за нее упорный бой.

Хранит она следы суровые
Щелей, землянок и траншей,
Лишь зеленью покрылась новою,
Которой не было тогда на ней.

Мы слушаем правдивые сказанья
Тех, кто провел тут много тяжких дней.
Кто всем потомкам в назиданье
Сражался насмерть тут на ней.

Ломая линию «Пантеры»,
На подвиг каждый был готов.
Во славу мужества примеры –
В атаку вел нас Поляков.

И под Синявино, на Волхове,
Под Псковом и в Мясном бору
Шагала славная дивизия,
Не показав спины врагу.
( Н.П.Куприянов 8 мая 2001 г.)

У обелисков

(К 60-летию начала Великой Отечественной Войны)

Обелиски... Обелиски...
Вы вечной памяти посты.
Пусть павших гром артиллерийский
Разбудит залпом холостым.

Стенанья огненного ада...
Их не забудет воин тот,
Кто был в боях у Ленинграда,
Там у Синявинских болот.

Солдаты славно воевали
В той дальней синеве густой,
Герои, падая, вставали
Из триста семьдесят шестой.

Их путь блестит победной славой,
Неразговорчивый гранит
Под Псковом, Ригой, Ионавой
Их память бережно хранит.

Там, под охраной обелисков,
Лежат советские сыны...
Туда идут с поклоном низким
Со всех концов родной страны.

Те годы – даль, но память близко,
Как шрамы отболевших ран.
И здесь всегда у обелисков
Слезу роняет ветеран.

Здесь речью тихой, не пространной
Из уст защитников седых
Передается опыт бранный
Для поколенья молодых.
( Н.П.Куприянов 21 июня 2001 г.)

Дивизия родная

Дивизия родная
В году тревожном, сорок первом, рождена,
На Волхове отвага боевая
И фронтовая слава рождена.

Она под Мясным Бором закалилась
В кровавых, долгих изнурительных боях.
В защите Ленинграда отличилась,
На многих рубежах и фронтовых полях.

Прорыв кольца блокады Ленинграда
Она у рощи «Круглой» штурмом начала,
И в том, что пала тяжкая блокада,
Ее заслуга перед Родиной была.

Медаль «За оборону Ленинграда»
Прославила в веках советских храбрецов.
И это всей дивизии награда
Есть яркий символ мужества ее бойцов.

Мы помним все о времени суровом:
И штурм Синявино, и пепелище Мги,
Бои за город Пушкин и под Псковом,
Раскаты огненной грохочущей пурги.

Нам памятно освобождение Пскова,
Где был в пути на Ригу каждый окрылен,
Проклятый, злобный враг отброшен снова
Разбит, блокирован и в Латвии пленен.

Дивизия, Отчизна не забыла
Твоих сынов, которых унесла война,
И Родина навечно сохранила
Бойцов погибших имена.

(Н.П.Куприянов)

Командиру и другу

Вы просите писать о встречах
Родных для Вас однополчан,
О тех, кто был в жестоких сечах,
И как себя там показал.

Я от души писать стараюсь,
И вспомнить тех, кто с нами был.
И честно Вам сейчас признаюсь,
Что многое уже забыл.

Полсотни лет пройдет и боле
С тех пор, как дрались мы с врагом,
А сколько полегло на поле
И не вернулось в отчий дом.

Но как всегда, верны мы в главном, –
Их надо вечно вспоминать,
Ведь для страны своей так важно
Солдат войны не забывать.

(Н.П.Куприянов)

Давно была война

Той дальнею войной сердца опалены.
Все так же нивам зреть, цвести весной садам.
А юные друзья, что не пришли с войны,
Уж с внуками сравнялись по годам.

Проходит день за днем – друзей редеет строй,
И память в бой опять ведет тебя, солдат.
И праздничный салют ликует над землей,
Как ликовал он много лет назад!

Та давняя война... Но руки протяни –
Ее сердца хранят, она приходит в сны.
И внуки, что живут счастливо в наши дни,
Да будут этой памяти верны!

(Н.П.Куприянов)

Война глазами детей

Война глазами детей

В дни войны

Глаза девчонки семилетней
Как два померкших огонька.
На детском личике заметней
Большая, тяжкая тоска.
Она молчит, о чем ни спросишь,
Пошутишь с ней, – молчит в ответ.
Как будто ей не семь, не восемь,
А много, много горьких лет.
(А. Барто)

Мужчина

Отца на фронт призвали.
И по такой причине
Я должен жить отныне,
Как следует мужчине.

Мать вечно на работе.
Квартира опустела.
Но в доме для мужчины
Всегда найдётся дело.

Полны водою вёдра.
Подметена квартира.
Посуду мыть несложно –
На ней ни капли жира.

С трёх карточек талоны
Стригут мне в гастрономе.
Кормилец и добытчик.
Мужчина. Старший в доме.

Я искренне уверен,
Что стал отцу заменой.
Но в жизни той далёкой,
Блаженной, довоенной,
Отец не занимался
Подобными делами.
Мать заменила папу.
Я помогаю маме.

(В. Берестов)

Мальчики

Уходили мальчики – на плечах шинели,
Уходили мальчики – храбро песни пели,
Отступали мальчики пыльными степями,
Умирали мальчики, где – не знали сами...
Попадали мальчики в страшные бараки,
Догоняли мальчиков лютые собаки.
Убивали мальчиков за побег на месте,
Не продали мальчики совести и чести...
Не хотели мальчики поддаваться страху,
Поднимались мальчики по свистку в атаку.
В черный дым сражений, на броне покатой
Уезжали мальчики – стиснув автоматы.
Повидали мальчики – храбрые солдаты –
Волгу – в сорок первом,
Шпрее – в сорок пятом,
Показали мальчики за четыре года,
Кто такие мальчики нашего народа.

(И. Карпов)

Детский ботинок

Занесенный в графу
С аккуратностью чисто немецкой,
Он на складе лежал
Среди обуви взрослой и детской.
Его номер по книге:
"Три тысячи двести девятый".
"Обувь детская. Ношена.
Правый ботинок. С заплатой..."
Кто чинил его? Где?
В Мелитополе? В Кракове? В Вене?
Кто носил его? Владек?
Или русская девочка Женя?..
Как попал он сюда, в этот склад,
В этот список проклятый,
Под порядковый номер
"Три тысячи двести девятый"?
Неужели другой не нашлось
В целом мире дороги,
Кроме той, по которой
Пришли эти детские ноги
В это страшное место,
Где вешали, жгли и пытали,
А потом хладнокровно
Одежду убитых считали?
Здесь на всех языках
О спасенье пытались молиться:
Чехи, греки, евреи,
Французы, австрийцы, бельгийцы.
Здесь впитала земля
Запах тлена и пролитой крови
Сотен тысяч людей
Разных наций и разных сословий...
Час расплаты пришел!
Палачей и убийц – на колени!
Суд народов идет
По кровавым следам преступлений.
Среди сотен улик –
Этот детский ботинок с заплатой.
Снятый Гитлером с жертвы
Три тысячи двести девятой.
(С. Михалков)

Десятилетний человек

Крест-накрест синие полоски
На окнах съежившихся хат.
Родные тонкие березки
Тревожно смотрят на закат.
И пес на теплом пепелище,
До глаз испачканный в золе,
Он целый день кого-то ищет
И не находит на селе...
Накинув старый зипунишко,
По огородам, без дорог,
Спешит, торопится парнишка
По солнцу – прямо на восток.
Никто в далекую дорогу
Его теплее не одел,
Никто не обнял у порога
И вслед ему не поглядел.
В нетопленной, разбитой бане
Ночь скоротавши, как зверек,
Как долго он своим дыханьем
Озябших рук согреть не мог!
Но по щеке его ни разу
Не проложила путь слеза.
Должно быть, слишком много сразу
Увидели его глаза.
Все видевший, на все готовый,
По грудь проваливаясь в снег,
Бежал к своим русоголовый
Десятилетний человек.
Он знал, что где-то недалече,
Выть может, вон за той горой,
Его, как друга, в темный вечер
Окликнет русский часовой.
И он, прижавшийся к шинели,
Родные слыша голоса,
Расскажет все, на что глядели
Его недетские глаза.

(С. Михалков)

Страшная сказка

Все переменится вокруг.
Отстроится столица.
Детей разбуженных испуг
Вовеки не простится.

Не сможет позабыться страх,
Изборождавший лица.
Сторицей должен будет враг
За это поплатиться.

Запомнится его обстрел.
Сполна зачтется время,
Когда он делал, что хотел,
Как Ирод в Вифлееме.

Настанет новый, лучший век.
Исчезнут очевидцы.
Мученья маленьких калек
Не смогут позабыться.

(Б. Пастернак, 1941 г.)

"Не" и "Ни"

Мне рассказывал смоленский
Паренек:
– В нашей школе деревенской
Шел урок.

Проходили мы частицы
"Не" и "ни".
А в селе стояли фрицы
В эти дни.

Обобрали наши школы
И дома.
Наша школа стала голой,
Как тюрьма.

Из ворот избы соседской
Угловой
К нам в окно глядел немецкий
Часовой.

И сказал учитель: "Фразу
Дайте мне,
Чтобы в ней встречались сразу
"Ни" и "не"."

Мы взглянули на солдата
У ворот
И сказали: "От расплаты
НИ один фашист проклятый
НЕ уйдет!"
(С. Маршак)

Война

В классе очень холодно,
На перо дышу,
Опускаю голову
И пишу, пишу.

Первое склонение —
Женский род на «а»,
Сразу, без сомнения,
Вывожу — «война».

Что всего существенней
Нынче для страны?
В падеже родительном:
Нет — чего?— «войны».

А за словом воющим —
Мама умерла...
И далекий бой еще,
Чтобы я жила.

Шлю «войне» проклятия,
Помню лишь «войну»...
Может, для примера мне
Выбрать «тишину»?

Но «войною» меряем
Нынче жизнь и смерть,
Получу «отлично» я —
Это тоже месть...

О «войне» тот горестный,
Гордый тот урок,
И его запомнила
Я на вечный срок.

(Людмила Миланич)

Урок истории

Еще война гудит невдалеке,
Ночами затемняется весь город,
Находим автомат на чердаке,
На переменах поджигаем порох.
Семейные добытчики, гонцы,
В очередях намёрзшиеся вдоволь,
За партами сидели огольцы
И слушатели сновидений вдоволь.
На стенах блики весело дрожат:
Свеча и сумеречная отрада.
И, слава богу, отменён диктант.
Нет электричества — ну и не надо!
Сегодня мир смешается слегка,
Растут его таинственные тени...
Вы берегли высокие слова
Для этих полусказочных мгновений:
— Текла Непрядва в Дон, и тыщу лет
Никто не знал, что есть река такая...
На поле умирает Пересвет,
И отступает конница Мамая.

(Э. Портнягин)

Майор привез мальчишку на лафете...

Майор привез мальчишку на лафете.
Погибла мать. Сын не простился с ней.
За десять лет на том и этом свете
Ему зачтутся эти десять дней.

Его везли из крепости, из Бреста.
Был исцарапан пулями лафет.
Отцу казалось, что надежней места
Отныне в мире для ребенка нет.

Отец был ранен, и разбита пушка.
Привязанный к щиту, чтоб не упал,
Прижав к груди заснувшую игрушку,
Седой мальчишка на лафете спал.

Мы шли ему навстречу из России.
Проснувшись, он махал войскам рукой...
Ты говоришь, что есть еще другие,
Что я там был и мне пора домой...

Ты это горе знаешь понаслышке,
А нам оно оборвало сердца.
Кто раз увидел этого мальчишку,
Домой прийти не сможет до конца.

Я должен видеть теми же глазами,
Которыми я плакал там, в пыли,
Как тот мальчишка возвратится с нами
И поцелует горсть своей земли.

За все, чем мы с тобою дорожили,
Призвал нас к бою воинский закон.
Теперь мой дом не там, где прежде жили,
А там, где отнят у мальчишки он.
(К. Симонов)

В пилотке мальчик босоногий

В пилотке мальчик босоногий
С худым заплечным узелком
Привал устроил на дороге,
Чтоб закусить сухим пайком.

Горбушка хлеба, две картошки –
Всему суровый вес и счет.
И, как большой, с ладони крошки
С великой бережностью – в рот.

Стремглав попутные машины
Проносят пыльные борта.
Глядит, задумался мужчина.
– Сынок, должно быть сирота?

И на лице, в глазах, похоже, –
Досады давнишняя тень.
Любой и каждый всё про то же,
И как им спрашивать не лень.

В лицо тебе серьезно глядя,
Еще он медлит рот открыть.
– Ну, сирота. – И тотчас: – Дядя,
Ты лучше дал бы докурить.

(А. Твардовский)

Мне не забыть

Приехал издалёка я,
Приехал я с войны...
Теперь учусь на токаря,
Нам токари нужны.
Теперь стою я
За станком
И вспоминаю мать,
Она звала меня
Сынком
И тёплым,
Клетчатым платком
Любила укрывать.

Мне не забыть,
Как мать вели,
Я слышал крик её
Вдали...
Братишка был
Ещё живой,
Он бился,
Звал отца,
Штыком
Фашистский часовой
Столкнул его
С крыльца.

Мне не забыть,
Как мать вели,
Мелькнул платок её
Вдали…
(А. Барто)

Вернулся…

Мы папу не видели
Очень давно,
С тех пор
Как на улицах
Стало темно...

Маме работать
Вечернюю смену,
Мама ушла,
Поручила мне Лену.
Мы с Ленкой одни
Остаемся в квартире.
Вдруг входит военный
В зеленом мундире.
— К кому вы пришли? —
Я спросил у майора.—
Мама с работы
Вернется не скоро.
Вдруг — я смотрю —
Он бросается к Ленке,
Поднял ее,
Посадил на коленки.
Он и меня тормошит
Без конца:
— Что ж ты, сынок,
Не узнАешь отца?

Я майора обнимаю,
Ничего не понимаю:
— Вы на папу не похожи!
Посмотрите — он моложе! —
Вынул я портрет из шкапа —
Посмотрите — вот мой папа!
Он смеется надо мной:
— Ах ты, Петька, мой родной!

Потом он как начал
Подкидывать Ленку —
Я испугался:
Ударит об стенку.
(А. Барто)

Мальчик из села Поповки

Среди сугробов и воронок
В селе, разрушенном дотла,
Стоит, зажмурившись ребёнок –
Последний гражданин села.
Испуганный котёнок белый,
Обломок печки и трубы –
И это всё, что уцелело
От прежней жизни и избы.
Стоит белоголовый Петя
И плачет, как старик без слёз,
Три года прожил он на свете,
А что узнал и перенёс.
При нём избу его спалили,
Угнали маму со двора,
И в наспех вырытой могиле
Лежит убитая сестра.
Не выпускай, боец, винтовки,
Пока не отомстишь врагу
За кровь, пролитую в Поповке,
И за ребёнка на снегу.

(С. Маршак)

В блокадных днях мы так и не узнали…

В блокадных днях
Мы так и не узнали:
Меж юностью и детством
Где черта?
Нам в сорок третьем
Выдали медали,
И только в сорок пятом —
Паспорта.
И в этом нет беды…
Но взрослым людям,
Уже прожившим многие года,
Вдруг страшно оттого,
Что мы не будем
Ни старше, ни взрослее,
Чем тогда…

(Ю. Воронов)

Мальчик из блокады

От голода не мог и плакать громко,
Ты этого не помнишь ничего,
Полуживым нашли тебя в обломках
Девчата из дружины ПВО.
И кто-то крикнул: «Девочки, возьмёмте!»
И кто-то поднял бережно с земли.
Вложили в руку хлеба чёрствый ломтик,
Закутали и в роту принесли.
Чуть поворчав на выдумку такую,
Их командир, хоть был он очень строг,
Тебя вписал солдатом в строевую,
Как говорят, на котловой паёк.
А девушки, придя со смены прямо,
Садились, окружив твою кровать,
И ты вновь обретённым словом «мама»
Ещё не знал, кого из них назвать.

(И. Ринк)

 

Дети в Освенциме

Мужчины мучили детей.
Умно. Намеренно. Умело.
Творили будничное дело,
Трудились – мучили детей.
И это каждый день опять:
Кляня, ругаясь без причины...
А детям было не понять,
Чего хотят от них мужчины.
За что – обидные слова,
Побои, голод, псов рычанье?
И дети думали сперва,
Что это за непослушанье.
Они представить не могли
Того, что было всем открыто:
По древней логике земли,
От взрослых дети ждут защиты.
А дни всё шли, как смерть страшны,
И дети стали образцовы.
Но их всё били.
Так же.
Снова.
И не снимали с них вины.
Они хватались за людей.
Они молили. И любили.
Но у мужчин "идеи" были,
Мужчины мучили детей.

Я жив. Дышу. Люблю людей.
Но жизнь бывает мне постыла,
Как только вспомню: это – было!
Мужчины мучили детей!
(Наум Коржавин)

Они с детьми погнали матерей...

Они с детьми погнали матерей
И яму рыть заставили, а сами
Они стояли, кучка дикарей,
И хриплыми смеялись голосами.
У края бездны выстроили в ряд
Бессильных женщин, худеньких ребят...
Нет, этого я не забуду дня,
Я не забуду никогда, вовеки!
Я видел: плакали, как дети, реки,
И в ярости рыдала мать-земля...
Я слышал: мощный дуб свалился вдруг,
Он падал, издавая вздох тяжелый.
Детей внезапно охватил испуг, –
Прижались к матерям, цепляясь за подолы.
И выстрела раздался резкий звук...
– Я, мама, жить хочу. Не надо, мама...
(Муса Джалиль)

Кукла

Много нынче в памяти потухло,
а живет безделица, пустяк:
девочкой потерянная кукла
на железных скрещенных путях.

Над платформой пар от паровозов
низко плыл, в равнину уходя...
Теплый дождь шушукался в березах,
но никто не замечал дождя.

Эшелоны шли тогда к востоку,
молча шли, без света и воды,
полные внезапной и жестокой,
горькой человеческой беды.

Девочка кричала и просила
и рвалась из материнских рук,—
показалась ей такой красивой
и желанной эта кукла вдруг.

Но никто не подал ей игрушки,
и толпа, к посадке торопясь,
куклу затоптала у теплушки
в жидкую струящуюся грязь.

Маленькая смерти не поверит,
и разлуки не поймет она...
Так хоть этой крохотной потерей
дотянулась до нее война.

Некуда от странной мысли деться:
это не игрушка, не пустяк,—
это, может быть, обломок детства
на железных скрещенных путях.
(В. Тушнова, 1943)

Тихвин, 14 октября 1941 года

Они были уже далеко от блокады –
Вывозимые в тыл ленинградские дети.
Где-то там, позади артобстрелов раскаты,
Вой сирен, стук зениток в прожекторном свете,

Надоевшие бомбоубежищ подвалы,
Затемненных домов неживые громады,
Шёпот мам на тревожном перроне вокзала:
"Будет всё хорошо, и бояться не надо!..."

А потом путь по Ладоге, штормом объятой,
Волны, словно таран, били в баржи с разгона.
Наконец, твёрдый берег – уже за блокадой!
И опять пересадка, и снова в вагоны.

Они были уже далеко от блокады,
Всё спокойней дышалось спасаемым детям,
И стучали колёса: "Бояться не надо!
Бояться не надо! Мы едем! Мы едем!"

Поезд встал, отдуваясь, на станции Тихвин.
Паровоз отцепился, поехал пить воду.
Всё вокруг, как во сне, было мирным и тихим...
Только вдруг крик протяжный за окнами: "Воздух!"

"Что случилось?" – "Налёт. Выходите быстрее!.." –
"Как налёт? Но ведь мы же далёко от фронта..." –
"Выводите детей из вагонов скорее!.."
А фашист уже груз сыпанул с разворота.

И опять свист и вой души детские рвали,
Словно дома, в кошмарной тревог круговерти.
Но сейчас дети были не в прочном подвале,
А совсем беззащитны, открыты для смерти.

Взрывы встали стеной в стороне, за домами.
Радость робко прорвалась сквозь страх: "Мимо! Мимо!"
И душа вновь припала к надежде, как к маме –
Ведь она где-то рядом, неслышно, незримо...

А над станцией снова свистит, воет, давит,
Бомбы к детям всё ближе, не зная пощады.
Они рвутся уже прямо в детском составе.
"Мама!.. Ты говорила: бояться не надо!.."

Есть на тихвинском кладбище, старом, зелёном,
Место памяти павших героев сражений.
Здесь в дни воинской славы склоняются знамёна,
Рвёт минуту молчанья салют оружейный.

А в другой стороне в скромной братской могиле
Спят погибшие здесь ленинградские дети.
И цветы говорят, что о них не забыли,
Что мы плачем о них даже в новом столетье.

Помолчим возле них, стиснув зубы упрямо,
Перечтём вновь и вновь скорбный текст обелиска,
И почудятся вдруг голоса: "Мама! Мама!
Приезжай, забери нас отсюда! Мы близко!.."
(А. Молчанов)

Баллада о кукле

Груз драгоценный баржа принимала –
Дети блокады садились в неё.
Лица недетские цвета крахмала,
В сердце горе своё.
Девочка куклу к груди прижимала.

Старый буксир отошёл от причала,
К дальней Кобоне баржу потянул.
Ладога нежно детишек качала,
Спрятав на время большую волну.
Девочка, куклу обняв, задремала.

Чёрная тень по воде пробежала,
Два "Мессершмита" сорвались в пике.
Бомбы, оскалив взрывателей жала,
Злобно завыли в смертельном броске.
Девочка куклу сильнее прижала...

Взрывом баржу разорвало и смяло.
Ладога вдруг распахнулась до дна
И поглотила и старых, и малых.
Выплыла только лишь кукла одна,
Та, что девчурка к груди прижимала...

Ветер минувшего память колышет,
В странных виденьях тревожит во сне.
Сняться мне часто большие глазища
Тех, кто остался на ладожском дне.
Снится, как в тёмной, сырой глубине
Девочка куклу уплывшую ищет.
(А. Молчанов)

Памяти ленинградских детей, погибших на станции Лычково

Есть места на земле, чьи названия, словно оковы,
Держат в памяти то, что осталось в печальной дали.
Вот таким местом скорби и братства нам стало Лычково –
Небольшое село на краю новгородской земли.

Здесь в июльский безоблачный день сорок первого года
Враг, нагрянув с небес, разбомбил пассажирский состав –
Целый поезд детей Ленинграда, двенадцать вагонов,
Тех, что город хотел уберечь в этих тихих местах.

Кто же мог в Ленинграде в тревожном июне представить,
Что фашисты так быстро окажутся в той стороне,
Что детей отправляют не в тыл, а навстречу войне,
И над их поездами нависнут машины с крестами?..

Им в прицел было видно, что там не солдаты, не пушки,
только дети бегут от вагонов – десятки детей!..
Но пилоты спокойно и точно бомбили теплушки,
Ухмыляясь злорадной арийской усмешкой своей.

И метались по станции в страхе мальчишки, девчонки,
И зловеще чернели над ними на крыльях кресты,
И мелькали средь пламени платьица и рубашонки,
И кровавились детскою плотью земля и кусты.

Глохли крики и плач в рёве, грохоте, "юнкерсов" гуде,
Кто-то, сам погибая, пытался другого спасти...
Мы трагедию эту во веки не забудем.
И фашистских пилотов-убийц никогда не простим.

Разве можно забыть, как детей по частям собирали,
Чтобы в братской могиле, как павших солдат, схоронить?
как над ними, не стыдясь, и мужчины рыдали
И клялись отомстить... Разве можно всё это простить!

На Руси нету горя чужого, беды постороннее,
И беду ленинградцев лычковцы считали своей.
Да кого же убийство детей беззащитных не тронет?
Нету боли страшнее, чем видеть страданья детей.

Вечным сном спять в Лычкове на кладбище
в скромной могиле
Ленинградские дети – далёко от дома и мам.
Но лычковские женщины им матерей заменили.
Отдавая заботы тепло их остывшим телам,

Убирая могилу невинных страдальцев цветами,
Горько плача над ними в дни скорби и славы страны
И храня всем селом дорогую и горькую память
О совсем незнакомых, безвестных, но всё же родных.

И воздвигли в Лычкове на площади, возле вокзала,
Скорбный памятник детям, погибшим в проклятой войне:
Перед рваною глыбою – девочка,
словно средь взрывов, в огне,
В смертном ужасе к сердцу дрожащую руку прижала...
(Говорят, при отливе её капля бронзы слезой побежала
И осталась на левой щеке – до скончания дней.)

А по рельсам бегут поезда. Остановка – Лычково.
пассажиры спешат поглядеть монумент, расспросить,
Врезать в сердце своё страшной повести каждое слово,
Чтобы лычковскую боль все страной не забыть, не простить
(А. Молчанов)

Цветок жизни

По Дороге Жизни – сглаженной, спрямлённой,
Залитой асфальтом - мчит машин поток.
Слева, на кургане, к солнцу устремлённый
Их встречает белый каменный Цветок.

Памятью нетленной о блокадных детях
На земле священной он навек взращен,
И к сердцам горячим всех детей на свете
Он призывом к Дружбе, к Миру обращён.

Тормозни, водитель! Задержитесь, люди!
Подойдите ближе, головы склоня.
Вспомните о тех, кто взрослыми не будет,
Тех, кто детским сердцем город заслонял.

У Дороги Жизни шепчутся берёзы,
Седины лохматит дерзкий ветерок.
Не стыдитесь, люди, и не прячьте слезы,
Плачет вместе с вами каменный Цветок.

Сколько их погибло – юных ленинградцев?
Сколько не услышит грома мирных гроз?
Мы сжимаем зубы, чтоб не разрыдаться.
Чтобы всех оплакать, нам не хватит слёз.

Их похоронили в братские могилы.
Был обряд блокадный, как война, жесток.
И цветов тогда мы им не приносили.
Пусть теперь в их память здесь цветёт Цветок.

Он пророс сквозь камни, что сильней столетий,
Поднял выше леса белый лепесток.
Всей земле Российской, всей земной планете
Виден этот белый каменный Цветок.
(А. Молчанов)

Памяти 13 миллионов детей, погибших во Второй мировой войне

Тринадцать миллионов детских жизней
Сгорело в адском пламени войны.
Их смех фонтанов радости не брызнет
На мирное цветение весны.

Мечты их не взлетят волшебной стаей
Над взрослыми серьезными людьми,
И в чём-то человечество отстанет,
И в чём-то обеднеет целый мир.

Тех, кто горшки из глины обжигают,
Хлеба растят и строят города,
Кто землю по-хозяйски обживают
Для жизни, счастья, мира и труда.

Без них Европа сразу постарела,
На много поколений недород
И грусть с надеждой, как в лесу горелом:
Когда ж подлесок новый станет в рост?

Им скорбный монумент воздвигнут в Польше,
А в Ленинграде – каменный Цветок,
Чтоб в памяти людей остался дольше
Прошедших войн трагический итог.

Тринадцать миллионов детских жизней -
Кровавый след коричневой чумы.
Их мертвые глазёнки с укоризной
Глядят нам в душу из могильной тьмы,

Из пепла Бухенвальда и Хатыни,
Из бликов пискаревского огня:
"Неужто память жгучая остынет?
Неужто люди мир не сохранят?"

Их губы запеклись в последнем крике,
В предсмертном зове милых мам своих...
О, матери стран малых и великих!
Услышьте их и помните о них!
(А. Молчанов)

Стихи о почтальонке

Ей пятнадцати нет. Девчонка.
Невысока и очень худа.
Письмоносица, почтальонка,
По прозванию Нюрка-беда.

В зной и в слякоть, в метель со стужей
С сумкой кожаной наперевес
Разнести Нюрке почту нужно
По пяти деревенькам окрест.

Дома двое младших братишек,
Мать болеет почти уж год.
Слава Богу, отец с фронта пишет –
Ждут и верят, что он придет.

Он придет, и все будет как прежде,
Как в далеком-далеком вчера.
Не лиши только, Боже, надежды…
И опять на работу пора.

Ребятишкам – картошка в печке,
Ей с утра – с сумкой наперевес.
А что впроголодь…Бегать легче
По пяти деревенькам окрест.

В деревнях – старики да дети,
Бабы – в поле, то сеют, то жнут.
Почтальонку вдали приметят
И с сердечной тревогой ждут.

Треугольник – живой! Удача!
Коли серый казенный конверт –
Замолчат, закричат, заплачут…
И померкнет в глазах белый свет…

Защемит у девчонки сердчишко
От людского горя и бед…
Тяжела эта сумка слишком,
Если там от беды привет.

Вести черные – похоронки,
Горя горького череда.
Письмоносице, почтальонке
Без вины дали имя – Беда.

Малолетка еще, девчонка –
Только в косах полно седины.
Письмоносица, почтальонка,
Разносящая вести с войны.
(Т. Черновская)

Василий Васильевич

В великой русской кузнице за каменной горой
Стоит, гудит, работает заводик номерной.
Туда Василь Васильевич приходит чуть заря
И весело командует: "За дело, токаря!

За горы за Уральские молва о нем идет,
А он себе работает и бровью не ведет.
Во всем Урале токаря, пожалуй, лучше нет.
Привет, Василь Васильевич, примите наш привет!

С глазами светло-синими, с кудрявой головой
Работает, старается гвардеец тыловой.
Фотографы газетные бегут его снимать.
Никто Василь Васильича не может обогнать.

В минуту получается готовая деталь,
На грудь ему повешена отличия медаль.
Девчата им любуются, подходят и молчат,
А он и не оглянется, не смотрит на девчат.

За горы за Уральские молва о нем идет,
А он себе работает и бровью не ведет.
Василию Васильичу всего тринадцать лет.
Привет, Василь Васильевич, примите наш привет!

(Б. Ласкин, 1944)

Солдатские прачки

Вы с нами делили
Нелёгкие
Будни похода,
Солдатские прачки
Весны сорок пятого года.
Вчерашние школьницы,
Мамины дочки,
Давно ль
Полоскали вы
Куклам платочки?
А здесь, у корыт,
Во дворе госпитальном
Своими ручонками
В мыле стиральном
До ссадин больных
На изъеденной коже
Смываете
С жёсткой солдатской
Одёжи
Кровавую потную
Глину
Большого похода,
Солдатские прачки
Весны сорок пятого года.
Вот вы предо мною
Устало стоите.
Вздымается
Дымная пена
В корыте...
А первое
Мирное
Синее небо —
Такое забудешь едва ли,
Не ваши ли руки
Его постирали?
(Н. Доризо)

Моя сестра

Была обыкновенная
Она ещё вчера.
Теперь сестра военная,
Военная сестра.

Сестре на складе выдали
Большие сапоги.
В один сапог — мы видели —
Влезают две ноги.

Нога мала, — смущённые
На складе говорят.
И выдали суконную
Шинель до самых пят.

Ей все шинели мерили,
Но меньше так и нет.
И там сестре не верили,
Что ей семнадцать лет.

У ней косичка белая
Вчера ещё была.
Моя сестрёнка — смелая,
Хоть ростом так мала.

Когда летал над крышами,
Над нашим домом враг —
Она всегда с мальчишками
Влезала на чердак.

Шумел пожар над городом,
Дрожал огромный дом.
Она стояла гордая
С пожарным рукавом.

В дымящие развалины
Влетала, как стрела,
Откапывала раненых,
В укрытие несла.

Теперь сестра учёная,
Военная сестра,
На ней шинель с погонами,
Сестре на фронт пора.

Она в подарок платьице
Своё мне отдала.
У мамы слёзы катятся:
— Уж больно ты мала!

А сердце-то, как правило,
По маленьким болит. —
Сестра ремни поправила
И тихо говорит:

— Что голову повесила?
Я, мама, на посту —
И добавляет весело: —
На фронте подрасту!
(З. Александрова)
(Из "Мурзилки" военных лет.)

Спою тебе, родной

Синеглазая девчонка
Девяти неполных лет...
Льётся песня нежно, звонко
На больничный белый цвет.

И под звуков переливы
Чьи-то братья и отцы
Вспоминают дом счастливый,
Просят спеть ещё бойцы.

«Я спою, — в ответ девчонка, —
Низко голову склонив,
— Вот, пришла нам похоронка...
Но я верю: папа жив!

Может, кто из вас случайно
Папу где-нибудь встречал?
Где-то там, в сторонке дальней,
Вместе с папой воевал?»

И как будто виноваты
В том, что живы до сих пор,
Вдруг отводят все солдаты
От девчонки малой взор.

Проглотив слезу украдкой,
Вновь поёт до хрипотцы,
И, по-взрослому, солдаткой
Кличут девочку бойцы.

Бесконечно петь готова
Песни раненым она,
Но при этом спросит снова,
А в ответ лишь тишина.

И однажды, как награда,
Весь изранен, но живой,
Папа, милый! Вот он, рядом!
«Я спою тебе, родной!»

(Л. Шмидт)

Первая любовь

Мир отрочества угловатого.
Полгода с лишним до войны,
Два наших парня из девятого
В девчонку были влюблены.

Любовь бывает не у всякого,
Но первая любовь – у всех.
И оба парня одинаково
Рассчитывали на успех.

Но тут запели трубы грозные,
Зовя сынов родной земли.
И встали мальчики серьезные,
И в первый бой они ушли.

Она ждала их, красна девица,
Ждала двоих, не одного.
А каждый верил и надеялся,
А каждый думал, что его.

И каждый ждал: душой согреть его
Уже готовится она.
Но вышла девушка за третьего,
Едва окончилась война.

Косицы светлые острижены,
И от былого – ни следа...
Ах, если бы ребята выжили,
Все б это было не беда.

(К. Ваншенкин)

Губы

Я помню те усталые вагоны.
Военный быт – до мелких мелочей...
На мальчике несмятые погоны
И гулы самых искренних речей.

И губы – ученические губы...
Так чист был их нетронутый овал.
Ни в роще, ни в подъезде, ни у клуба
Девчонок он ещё не целовал.

И время ни одной чертой упрямой
Не тронуло ещё его лица.
И знал он в жизни только губы мамы
Да – реже – губы жёсткие отца.

Звучала клятва...
Ветром доносило.
Окопный запах – им весь мир пропах...
И первая накапливалась сила
В мальчишеских доверчивых губах.

Их обожгло не поцелуем горьким.
Не сладким поцелуем в час луны.
А огоньком моршанским от махорки,
Полученной с ладони старшины.

...Когда упал он, встретив пулю злую,
Лицом к земле, губами шевеля, –
Нежней и бескорыстней поцелуя,
Наверное, не ведала Земля.
(В. Туркин)

Телогрейка

Отца телогрейка
Висит в коридоре.
И пахнет и потом она и смолой.
Отец в ней работал,
Ходил он на стройку.
Не взял на войну
Телогрейку с собой.
И сын каждый раз
В коридор выбегая,
Всё нюхал её,
Прижимая к лицу.
И тихо шептал:
– Возвращайся скорее!
Вот так помогал он себе и отцу.
Её не давал никому надевать он.
И так провисела она всю войну.
И нюхал сынок её,
Будто молился;
– Я папу дождусь!
Да, я папу верну!
И вот наступила она – та Победа,
В которую верили все до конца.
И мальчик дождался!
И папа вернулся!
И папу он обнял и
Встретил отца!
А всё потому, что была
Телогрейка, которая
Столько давала тепла.
Хотите, вы верьте,
Хотите, не верьте –
Но папе вернуться
Она помогла!!!

(Т. Шапиро)