Евгений Чарушин
Никитка и его друзья
Как Никита мне помогал
-
Как Никита мне помогал
Сижу я как-то за своим столом и думаю.
Вдруг подъезжает ко мне на велосипеде Никита. Подъехал, посмотрел на меня и спрашивает:
— Ты думаешь, папа? Да? А про что ты думаешь? Наверно, про что-нибудь интересное?
— Про интересное, — говорю. — Хочу написать книжку про нас с тобой — для ребят. О том, как мы живём-поживаем, как у нас кошка зайчат кормила, как Томка плавать научился. Напишу, а потом всех нарисую: и тебя, Никита, и Томку, и зайчат — всех, всех. Только ты мне не мешай — я сейчас писать начну.
А Никита обрадовался и кричит:
— Я тоже хочу писать! Я тебе помогать буду!
— Да ты же ещё маленький, — говорю, — ты не умеешь!
— Умею, — говорит, — давай бумагу.
Вот влез Никита на стул, взял перо, взял бумагу и стал писать пером по бумаге.
— Ну ладно, — говорю. — Запиши-ка сначала название первого нашего рассказа. Пиши так: «Как Никита научил летать воробья».
Никита высунул язык и заскрипел пером.
— Ну, ещё про кого писать? — спрашивает.
— Пиши вот что: «Как лошадка зверей катала».
Он и это написал.
А теперь пиши: «Как Никитка укусил Томку».
— Ну, уж про это я не хочу писать, — говорит Никита, — я ведь его нечаянно укусил — просто хотел ему показать, как львы кусаются. Не надо про это писать!
— Ладно, не надо — так не надо, пиши другое.
Писал Никита, писал, скрипел пером, скрипел — всё написал. Слез со стула и говорит:
— Вот я тебе и помог. На бумагу — читай!
Сел он на свой велосипед и уехал помогать маме — она к его штанам пуговицу пришивала.
А я стал читать, что Никита мне написал. Читал, читал — ничего не могу разобрать.
Ну-ка почитай ты сам — может быть, что и поймёшь?
Перепёлка
-
Перепёлка
У нас в клетке жила ручная перепёлка. Такая маленькая дикая курочка. Вся коричневая, в светлых полосках. И на горле у неё нагрудничек из пёрышек, будто ребячий слюнявник.
Перепёлочка ходит по клетке и тихонько насвистывает — вот так:
— Тюрр-тюрр! тюрр-тюрр!
А то ляжет на бочок и купается в песке, как настоящая курица, чистит пёрышки, крыльями похлопывает. Мы ей покажем червячка, она подойдёт и клюнет из рук.
Мы её даже на руки брали, как игрушку.
Сидит она на ладошке и не улетает. Совсем ручная.
Но самое удивительное вот что. Как только зажжём мы вечером электричество, перепёлочка сразу начинает высвистывать — кричать:
— Фить-пирю! Фить-пирю!
— Что такое она говорит? — спрашивает Никита.
— Это она тебя спать укладывает. Слышишь, кричит: «Спать пора! Спать пора!»
Прислушался Никита — вправду похоже:
— Фить-пирю! Спать пора! Фить-пирю! Спать пора!
А Никите и в самом деле спать пора. Но только уложить его трудно.
— Рано ещё! — говорит Никита.
Перепёлка опять:
— Спать пора!
— Да не хочу я!
— Спать пора!
— Ну, да я ещё немножко поиграю!
Тут как раскричится перепёлка, что терпеть больше нельзя:
— Спать пора! Спать пора! Спать пора!
— Да уж умываюсь!
— Спать пора!
— Да я уж штанишки снимаю!
— Спать пора! Спать пора!
— Да что ты кричишь, глупая? Ведь я уже лёг.
Потушат свет в доме — тут и перепёлка замолчит, и Никита уснёт.
Так у нас и повелось.
Стала перепёлочка укладывать Никиту спать.
Чуть засвистит она своё «фить-пирю», Никита зевать начинает. Позевает-позевает, а потом умоется, разденется и ложится спать.
Правда, перепёлочка не только по вечерам, но и в другое время кричала «фить-пирю», но я сразу же накину на клетку какое-нибудь полотенце или платок, она и замолчит.
В темноте перепёлки кричать не любят.
Летом мы переехали жить на дачу.
В саду устроили перепёлочке большую клетку-загородку. Посадили перепёлку туда и ушли в поле собирать цветы на новоселье. А в клетке оказалась дыра, перепёлка-то и убежала. Пришли мы обратно, а её нет.
Вот жалко-то нам было!
Стали мы её искать. Целый день ищем, целый вечер. В траве роемся, кусты раздвигаем. Нет и нет нашей перепёлочки.
Устали мы, из сил выбились. Никите давно спать пора.
— Как же я спать буду? — плачет он. — Никто меня не укладывает.
И вот взошла луна. Яркая-яркая, всё кругом осветила: и траву, и дорогу, и кусты. И вдруг мы слышим - у самого маленького кустика :
— Фить-пирю! Фить-пирю!
— Она! — говорит Никита.
А перепёлка ещё громче:
— Фить-пирю! - Спать пора!
Мы в кусты — и сразу поймали нашу перепёлку.
Она была вся холодная, мокрая от росы. Вернулись мы с ней домой, заделали крепко дыру в клетке и посадили перепёлку туда обратно. А Никита пошёл спать.
Никита — охотник
-
Никита — охотник
Есть у Никиты деревянный тигр, деревянная лошадь, резиновый крокодил и слон. Слон из тряпок сшит, а внутри у него вата.
А ещё есть у Никиты верёвочка.
Вот запрятал Никита своего тигра под кровать, крокодила — за комод, слона — под стол.
— Сидите там, — говорит. — Сейчас я на вас охотиться буду!
Потом взял Никита лошадку, провертел у неё в голове гвоздём дырку и вставил туда гвоздь. Получился настоящий носорог. Стал носорог жить под стулом.
А верёвочка стала змеёй. Тоже под стулом живёт, извивается там.
— Начинается охота! — кричит Никита.
Зарядил он своё ружьё, перекинул через плечо сетку, с которой на рынок ходят, и пополз. Полз, полз и на тигра наполз. А тигр как зарычит страшным голосом:
«Рррр-ррр-ры!»
А потом замяукал, как кошка:
«Мяу-мяу!»
Это, конечно, не тигр рычал и мяукал, а сам Никита.
А потом он вскинул ружьё, прицелился:
— Бух! Ба-бах! Бух! Ба-бах!
Это будто его ружьё выстрелило. Убил охотник тигра, сунул его в сетку и пополз дальше. Полз, полз и на дикого слона наполз. Стоит слон, клыки вперёд выставил и трубит хоботом, как в трубу:
«Тру! Трррр-ррр-руууу!»
Это, конечно, Никита за него трубил.
«Бух, ба-бах!»
Убил Никита слона, запихал его в сетку и дальше пополз. Полз, полз и до крокодила дополз. Крокодил зубами лязгает и мычит, как бык.
Это Никита от папы узнал, что крокодилы мычат по-коровьи.
«Бух, ба-бах!» — убит крокодил.
«Бух, ба-бах!» — и носорог убит.
«Бух, ба-бах!» — и змея готова.
Всех перестрелял, всех в сумку сложил — тяжёлая стала сумка. Волочит её за собой по полу Никита и кричит на всю комнату:
— Вот я какой охотник! Никого не боюсь! Всех застрелю!
Летом приехали мы на дачу и пошли гулять.
— Ты что же, Никитушка, ружьё с собой не берёшь? — спрашиваю. — Ведь ты же охотник.
— Ох, верно, я и забыл! — говорит Никита.
Побежал он домой, нашёл своё ружьё под кроватью, надел его через плечо и шагает со мной рядом.
Идём мы лугом посреди белой ромашки с жёлтенькими пуговками-серединками.
С цветов бабочки разноцветные слетают. Кузнечики от нас в стороны скачут.
И вдруг видим мы сорочонка. Он совсем такой же, как и большая сорока, — чёрный с белым, только хвост покороче да сам поменьше.
Скачет от нас сорочонок по траве, крыльями машет, а летать ещё не умеет.
Доскакал до рябинного кустика и затаился в нём.
Гляжу, стал Никита-охотник на четвереньки — тоже притаился. Шёпотом спрашивает меня:
— Папа! Папа! Можно мне его застрелить?
— Стреляй, стреляй, — говорю. — Уж раз ты охотник, так можно.
И вот пополз Никита по траве к сорочонку.
Долго полз с ружьём в руке. Совсем близко подобрался.
Вот прицелился. И вдруг как заорёт во всё горло:
— Бух! Ба-бах!
А сорочонок выскочил из куста да как закричит на весь лес:
«Криии! Крээээ! Криии!»
Никита сразу ружьё наземь бросил — и ко мне. Бежит, спотыкается, падает.
Гляжу: и сорочонок тоже удирает — только в другую сторону.
Так друг от друга и улепётывают: сорока — в лес, а Никита — ко мне.
— Ты что же, охотничек? Чего испугался?
— Да как же! — говорит Никита. — Зачем она, глупая, сама кричит!
Глупый мальчишка
-
Глупый мальчишка
Я написал рассказ и прочел его Никите. А рассказ вот какой:
Жил-был Никита - очень глупый мальчишка. Он всё лизал. Ест за обедом второе - ножик полижет. Ведь можно обрезаться. Начнёт красками раскрашивать картинки - кисточку сунет в рот. Ведь можно отравиться: краски бывают ядовитые. Ест сладкое и потихоньку всю тарелку вылижет языком - ну прямо как собачонка!
Он и на улице всё лизал и сосал.
Увидит сосульку - и хвать её в рот. А когда шёл снег, Никита так и ходил с высунутым языком по улице. Идёт и ждёт, когда ему на язык упадёт снежинка.
Совсем глупый этот Никита!
Однажды был очень сильный мороз. Всё заиндевело на улице. Деревья, и кусты, и заборы, и дома.
Всё кругом белое.
Никита пошёл гулять. Вот он погулял. Вот пошёл обратно.
Взобрался на крыльцо и видит: дверная медная ручка у двери тоже заиндевела - стала белая-белая, точно сахарная.
Никита высунул язык и лизнул эту ручку. А язык у него и прилип.
Примёрз.
Хочет Никита его отодрать - языку больно. Хочет зареветь, да разве с высунутым языком заревёшь?
Стоит Никитка согнувшись у двери, носом в дверь упёрся и мычит.
Прибежали ребята. Никитины приятели. Спрашивают:
- Ты что, Никита, делаешь? Чего стоишь? Чего мычишь?
А глупый Никита и ответить не может - стоит и мычит, мычит. Ребята испугались, побежали к дворнику Егору Ивановичу, кричат ему:
- Егор Иванович! Егор Иванович! Никита языком прилип!
Егор Иванович сразу догадался, схватил скорее чайник с тёплой водой и побежал к Никите. И стал лить воду на медную ручку. Лил, лил, всю воду вылил из чайника...
Ручка согрелась, и язык отлип.
С тех пор Никита уж ничего больше не лижет.
- Это совсем не хороший рассказ, - сказал Никита - Он мне совсем, совсем не нравится. Ты уж, пожалуйста, никому его не читай. Ты его лучше потеряй. Ведь я, папочка, не к ручке прилип языком, а к гвоздику. Я его поднял и лизнул. Он и прилепился.
Кошка
-
Кошка
Стала чужая кошка пугать наших птиц — чижей, щеглов, канареек, снегирей. У нас много их жило. Хорошо они поют, и мы их с Никитой всегда держали. Проберётся кошка по балкону к нашему окну, вспрыгнет на карниз и смотрит через стекло на птичек. А птицы беспокоятся, мечутся к клетке.
Вот Никита и говорит Томке:
— Пойдем-ка с тобой чужую кошку пугать.
А Томка:
— Гав-гав! — Значит, понимает, что такое «кошка»!
Подошли они вместе к окну и стали рядышком.
А чужая кошка сидит за окном, с птиц глаз не сводит. Замахал Никита руками, кричит:
— Пошла прочь!
А Томка заскулил, залаял, лапами по стеклу царапает. А кошка не думает уходить. Лоб нахмурила, уши прижала, усы растопырила. Стала злющая-презлющая — стала страшнее тигра.
Струсил немного Никита, зовёт меня:
— Папа, папа, да что ж это такое! Мы кричим, кричим, а она на нас смотрит и не боится.
— Потому и не боится, что через стекло вас не слышно, — говорю я Никите. — Вы её не криком, а как-нибудь иначе напугайте.
— Ладно, — говорит Никита.
Подошли они опять с Томкой к окну. Никита пальцы растопырил, брови наморщил, сделал страшное-престрашное лицо. Томка тоже зубы оскалил. Тут кошка спину выгнула, распушила хвост как щётку и так сморщилась, что глаза щёлочками стали. Не слышно, а видно, что она ужасно на Никиту и Томку шипит.
Так все трое друг на друга и смотрят.
Так друг друга и пугают.
Она — их пугает.
Они — её пугают.
Вдруг кошка как-то съёжилась, назад попятилась, да и кувырк! С карниза на балкон.
Перепугали всё-таки кошку.
Воробей
-
Воробей
Пошёл Никита с папой гулять. Идут по дорожке и вдруг слышат — кто-то чирикает:
— Чилик-чилик! Чилик-чилик! Чилик-чилик!
И видят они, что это маленький воробушек прыгает по дороге. Нахохлённый такой, прямо как шарик катится. Хвостик у него коротенький, клюв жёлтый, и никуда он не улетает. Должно быть, не умеет.
— Смотри-ка, папа, — закричал Никита, — воробей не настоящий!
А папа говорит:
— Нет, это настоящий воробей, да только маленький, птенчик это. Он, наверное, вывалился из своего гнезда.
Тут побежал Никита ловить воробья и поймал.
И стал этот воробушек жить у них дома в клетке, а Никита кормил его мухами, червяками и булкой с молоком.
Вот живёт воробей у Никиты. И день, и другой, и время кричит — есть просит. Ну и обжора какой! Чуть утром солнце покажется, — он зачирикает, всех разбудит.
Тогда Никита сказал:
— Я его научу летать и выпущу.
Достал воробья из клетки, посадил на пол и начал учить. Стал перед воробушком на корточки, замахал обеими руками часто-часто.
— Ты крыльями вот так маши, —говорит.
А воробей ускакал под комод.
Покормили воробья ещё денёк. Опять его посадил Никита на пол — за урок принялся.
Машет, машет руками... И вдруг воробей тоже замахал крыльями и полетел.
Вот он через карандаш перелетел. Карандаш на полу валялся.
Вот через красный пожарный автомобиль перелетел. А как стал через неживую кошку-игрушку перелетать, наткнулся на неё и упал.
— Плохо ты ещё летаешь, — сказал ему Никита. — Давай-ка я тебя ещё денёк покормлю.
Покормил, покормил, а назавтра воробушек через Никитину скамейку перелетел.
Через стул перелетел.
Через стол с кувшином перелетел.
Вот только через комод не мог перелететь — и свалился.
Видно, надо его ещё немножко покормить.
На другой день Никита взял воробья с собой в сад и в траву посадил.
Воробей через кирпич перелетел.
Через пенёк перелетел.
И стал уж через забор перелетать, да об него стукнулся и опять повалился.
А на следующий день он и через забор перелетел.
И через дерево перелетел.
И через дом перелетел.
И совсем от Никиты улетел.
Вот как здорово Никита научил его летать!
Про зайчат
-
Про зайчат
Однажды на даче ко мне прибежал Никита и кричит:
— Папа, продай кроликов! Папа, продай кроликов!
А я не понимаю, каких кроликов ему продать. И продавать я никого не собираюсь, и кроликов у меня нет.
— Да что ты, Никитушка, — говорю, — что с тобой?
А Никита прямо плачет: продай да продай ему кроликов.
Тут пришла мама и всё мне рассказала. Оказывается, деревенские ребята принесли с лугов двух зайчат: они их на сенокосе поймали. А Никита всё перепутал. Надо было сказать: «Купи зайчат», а он говорит: «Продай кроликов».
Ну и славных зайчат мы купили! Этакие мохнатые шарики! Уши врозь, глаза коричневые, большие. А лапки мягкие-мягкие — будто зайчата в валеночках ходят.
Захотели мы зайчат покормить. Дали им травы — не едят. Налили молока в блюдце — и молоко не пьют… Сыты, что ли?
А спустили их на пол — они шагу никому не дают ступить. Прямо наскакивают на ноги. Тычутся мордочками в сапоги и лижут их… Должно быть, ищут мать-зайчиху.
Видно, голодные, а есть не умеют. Сосунки ещё.
Тут в комнату пришёл Томка, наш пёс. Тоже захотел посмотреть на зайчат. Они, бедняжки, на Томку наскочили, лезут на него… Томка зарычал, огрызнулся и убежал.
Как же нам накормить зайчат? Ведь они, бедняги, умрут с голоду. Надо им непременно найти кормилицу.
И тут я вспомнил. Как-то на охоте я увидел у лесника: кошка зайчика кормит. Помню, я так долго удивлялся, что лесник надо мной смеяться стал.
— То ли, — говорит, — ещё бывает. Я сам видал в зоосаду, как маленькая-маленькая собачка львёнка выкармливала.
И пошли мы кошку-кормилицу искать.
Кошка лежала на лавке у соседнего дома и кормила своих котят. Такая пёстрая, расписная, даже нос у неё разноцветный.
Притащили мы кошку к зайчатам, она как зафыркает на них, как заворчит басом, чуть не воет. Да ну её!
Пошли мы другую кормилицу искать.
Видим, на завалинке лежит кошка, вся чёрная, с белой лапой. Мурлычет кошка, нежится на солнышке… А как взяли да подложили к ней зайчат, она сразу же все когти выпустила и ощетинилась. Тоже не годится в кормилицы!
Отнесли мы её обратно. Стали третью кошку искать.
Долго ходили. Уж в самом конце деревни одну нашли. На вид такая хорошая, ласковая. Только эта ласковая-то чуть-чуть наших зайчат не съела. Как увидала их, вырвалась из рук —и прямо на зайчат, как на мышей. Насилу мы её оттащили и за дверь выбросили.
Наверное, наши зайчата так и умерли бы с голоду, если бы, на наше счастье, не нашлась ещё одна кошка, четвёртая. Она сама к нам пришла. А пришла потому, что котят искала. У неё котята околели, и она по всей деревне ходила и искала их… Рыженькая такая, худая; мы накормили её, напоили и уложили на подоконник и принесли к ней зайчат. Сперва одного зайчонка, потом и другого.
Сунулись к ней зайчатки и сразу присосались, даже зачмокали — нашли молоко!
А кошка сначала задёргалась, забеспокоилась, а потом видим — вылизывать их стала и даже песенку замурлыкала.
Значит, всё в порядке!
Много дней кормила кошка зайчат.
Лежит, бывало, на подоконнике, песенку мырлычет, мордочка довольная, щурится на солнышко, а зайчатки у ней под боком. Кто мимо идёт — остановится, удивится:
— Вот так чудо, кошка зайцев кормит!
А потом зайчата подросли, научились сами есть траву и убежали в лес.
А кошка завела себе настоящих котят.
Рябчонок
-
Рябчонок
Я давно приметил в лесу одну полянку с рыжиками. Они там в траве рассыпаны, как жёлтенькие пуговки. Такие маленькие, что в горлышко бутылки пролезают. Их очень хорошо солить.
Взяли мы по корзинке — я большую, а Никитка маленькую — и отправились в лес.
И Томка с нами побежал.
Мы ещё и до полянки с рыжиками не дошли, как Томка закрутился, завертелся на одном месте около ёлки, — принюхиваться стал. И вдруг совсем близко от нас кто-то громко захлопал крыльями.
Посмотрели мы за куст, а там ходит какая-то удивительная курочка, ходит и на нас глядит. Пёстренькая такая, мохнатые лапки, а на голове чёрный хохолок — то поднимется колпачком, то ляжет.
— Это кто? — спрашивает Никита.
— Тише, тише, — говорю я ему, — не пугай, это рябчиха.
Вдруг курочка поползла по земле, как мышь, потом встала столбиком, шею вытянула и ещё громче захлопала крыльями. Похлопала, похлопала, взъерошилась вся, будто больная, и поскакала куда-то вбок.
— Вот так представление! Чего это она так? — спрашивает Никита.
— Это она хитрит, — говорю, — нашего Томку от цыплят отводит.
А Томка как увидал рябчиху, так сразу и кинулся за ней.
Рябчиха прихрамывает, подлётывает, еле бежит, будто она совсем больная. Притворяется.
А Томка и рад: визжит, лает, вот-вот догонит рябчиху, вот-вот за хвост её схватит! Глупый Томка.
Увела его рябчиха далеко-далеко и потом, видно, села на дерево. Слышим: Томка лает на одном месте.
Тут я говорю:
— Давай-ка, Никитушка, поищем с тобою цыплят. Рябчиха отсюда Томку нарочно увела — значит, рябчата где-то тут затаились.
Приподняли мы с земли прелую еловую ветку, видим: какой-то гриб-поганка торчит на тонкой ножке. А под поганкой рябчонок сидит. Спрятался и глаза закрыл.
Я цап его рукой — и поймал. Готово! Попался, маленький!
А, вот он какой! Совсем как настоящий цыплёнок. Только поменьше, да весь полосатый и пятнистый. Это для того, чтобы легче было прятаться.
Ещё пуховый, а на крылышках перья — значит, уже летает.
Я и Никите дал подержать рябчонка.
— Что же будем с ним делать? — спрашиваю. — Унесём домой или оставим рябчихе? Пожалуй, он умрёт у нас дома без матери.
— Отдадим рябчихе, — говорит Никита.
Так мы и сделали.
Я разжал руку. А рябчонок сидит у меня на ладони и не двигается, боится очень.
Тут я немножко его подтолкнул, и он полетел.
Пролетел шагов пять, сел на землю да и с глаз пропал — то ли в яму сунулся, то ли под какой-нибудь листочек залез или просто прижался к земле.
Ну и ловко прячутся эти рябчата!
Мы набрали с Никиткой полные корзинки рыжиков и пришли домой.
А Томка в лесу остался. Его, глупого, рябчиха ещё долго-долго обманывала, от дерева к дереву водила.
Томкины сны
-
Томкины сны
Когда Томка спит, он лает во сне, повизгивает, а иной раз и лапками шевелит, будто он бежит куда-то.
Никита спрашивает у меня:
— Почему это Томка лает? Ведь он же спит!
— Он сны видит, — отвечаю.
— А какие?
— Да, наверно, какие-нибудь свои, собачьи сны, охотничьи — про разных зверей, про птиц.
— Вот интересно-то! — говорит Никита.
Подошел он к Томке, присел на корточки и смотрит. А Томка спал, спал и залаял тоненьким голоском.
— Ой, папа, смотри, смотри! Это он маленького зайчика увидал.
— Почему ты думаешь, что зайчика?
— А вон он как тоненько лает.
Томка поспал ещё немного и задрыгал-задергал лапками.
— Папа, — говорит Никит, — смотри, Томка во сне бежит.
— За кем?
— Да ни за кем, а от коровы. Он её увидел во сне, а она давай бодаться.
Вдруг Томка зарычал во сне, залаял злым голосом. Никита испугался, вскочил, а потом давай дергать Томку за ухо.
— Вставай, — кричит, — просыпайся скорее! Ты что? Ведь он же
тебя съест сейчас!— Кто? — спрашиваю.
— Да тигр! Он тигра увидал и захотел с ним подраться. А тигр — ведь вон какой он зубастый. Съест он нашего Томку!
Томка и корова
-
Томка и корова*
Когда Томка был совсем ещё маленьким щенком, не больше кошки ростом, я взял его с собой на охоту. Пускай приучается.
Вот ходим мы с ним. Томка за бабочками, за стрекозами гоняется. Кузнечиков ловит. На птиц лает. Только никого поймать не может. Все улетают. Бегал он, бегал — так уморился, что сунулся в кочку носом и заснул. Маленький ещё. А будить мне его жалко.Прошло с полчаса. Прилетел шмель. Бунчит, летает над самым Томкиным ухом.
Проснулся Томка. Покрутился спросонья, поглядел: кто это такой спать мешает?
Шмеля он не заметил, а увидал корову и побежал к ней. А корова паслась далеко-далеко и, должно быть, показалась Томке совсем маленькой, не больше воробушка.
Бежит Томка корову загрызать, хвост кверху поднял — никогда он ещё коров не видал. Подбежал поближе, а корова уж не с воробушка — с кошку ростом кажется.
Тут Томка немного потише побежал, а корова уж не с кошку, а с козу выросла.
Страшно стало Томке. Он близко не подошёл и нюхает: что за зверь такой? В это время шевельнулась корова — её, наверно, кто-то укусил.
И побежал от неё Томка!
С тех пор он и близко к коровам не подходит.
Как Томка научился плавать
-
Как Томка научился плавать
Мы пошли гулять и взяли с собой Томку.
Сунули его в портфель, чтобы он не устал.
Пришли к озеру, сели на берег и стали кидать камушки в воду — кто дальше бросит. А портфель с Томкой на траву положили. Вот он вылез из портфеля, увидал, как камушек плюхнулся в воду, и побежал.
Бежит Томка по песочку, косолапый, неуклюжий, ноги у него в песке так и заплетаются. Дошёл до воды, сунул лапы в воду и на нас оглядывается.
— Иди, Томка, иди — не бойся, не потонешь!
Полез Томка в воду. Сначала по животик зашёл, потом по шею, а потом и весь окунулся. Только хвост-обрубочек торчит наружу. Повозился, повозился да вдруг как выскочит — и давай кашлять, чихать, отфыркиваться. Видно, он дышать в воде вздумал — вода и попала ему в нос да в рот. Не достал камушка.
Тут мы взяли мячик и кинули его в озеро.
Томка любил играть с мячиком, — это была его любимая игрушка. Шлёпнулся мяч в воду, покрутился и остановился. Лежит на воде, как на гладком полу.
Узнал Томка свою любимую игрушку и не стерпел — побежал в воду. Бежит, повизгивает.
Но теперь носом в воду не суётся.
Шёл, шёл да так и поплыл. Доплыл до мячика, цап его в зубы — и обратно к нам. Вот и научился плавать.
Вот так птица попугай!
-
Вот так птица попугай!
У меня есть большая клетка. В ней живет много птиц: жаворонок, соловей, желтые канарейки, зеленые канарейки, маленькая курочка-перепёлочка, которая кричит по вечерам: "Спать пора, спать пора", и египетская голубка, которая воркует: "Гур-гуррру-у, гур-гуррру-у".
Раньше жила в этой клетке и уточка-чирок, да очень уж она брызгалась и любила у всех перья из хвоста выдергивать. Пришлось ее выпустить на волю.
Мы с Никитой очень любим сидеть перед клеткой и смотреть, как наши птицы купаются в воде или в песке, как едят, как дерутся. Томка тоже с нами сидит. Только ему надоедает попусту сидеть. Он свернётся калачом и заснёт под птичье пенье.
Так всё и шло у нас - хорошо и спокойно.
Но вот раз я купил зеленого автралийского попугая. Он называется "волнистым попугаем". Смешной такой попка. Круглоголовый. Совсем как старичок с бородкой, а ростом с воробья. Принес я его домой и пустил ко всей нашей компании. Что тут было! Как все перепугались!
Перепелка в три раза больше попки, а с перепугу взлетела и о потолок клетки бац головой. Канарейки мечутся, бьются об решетку, только перья летят из клетки, а голубка в угол забралась и стонет там, будто помирает.
— Чего они все так испугались? — спрашивает Никита. — Ведь попка их не трогает. Он маленький.
А я говорю Никите:
— Да ты посмотри, как он ползает по веткам. Посмотрел Никита и засмеялся.
Совсем как червяк ползает австралийский попугай. Подтянется к веточке и подожмется весь, подтянется и подожмется. Клювом уцепится за веточку, а потом ее лапами перехватит.
Чижи да канарейки смотрят - что за птица? И двигается он не по-ихнему, а по-своему, по-попугайному, по-австралийски, и как-то при этом покрякивает, посвистывает, пощелкивает. А крыльями шумит "фррр"— совсем как пропеллер у самолета.
Птицы бились-бились в клетке, а Томка будто с ума сошел. Лезет в клетку, визжит, царапается, глаз с попугая не сводит.
— Ты что, — кричит ему Никитка, — нельзя попугая ловить, это тебе не тетерка!
И вдруг наш попугай взял да и вылетел из клетки. Как-то боком пролез сквозь прутья. Мы так и ахнули. Обязательно съест его Томка! Носится попугай по комнате, кружится у самого потолка, а Томка тоже кружится по полу.
Полетал-полетал попка, а потом сел на электрическую лампу и отдыхает. А Томка тоже сел на кровать, язык высунул и смотрит на попугая.
И вдруг попка снова полетел. Летал-летал, не знает, куда сесть. И вдруг сел... Прямо Томке на голову сел. Томка так и замер, моргнул глазами, рот прихлопнул и... юрк под кровать. Лежит там и молчит.
Вот как его австралиец перепугал.
С тех пор Томка даже и не смотрит на него, отворачивается.
Как Никита играл в доктора
-
Как Никита играл в доктора
Стал Никита играть в доктора.
Он говорит Томке:
— Ну, Томка, сейчас я буду тебя лечить.
Надел Никита на себя халат из простыни, очки нацепил на нос и взял докторскую трубочку для выслушивания — дудку-игрушку. Потом вышел за дверь и постучался — это доктор пришёл. Потом утёрся полотенцем — это доктор вымыл руки.
Поклонился щенку Томке и говорит:
— Здравствуйте, молодой человек! Вы хвораете, я вижу. Что же у вас болит?
А Томка, конечно, ничего не отвечает, только хвостиком виляет — не умеет говорить.
— Ложитесь, молодой человек, — говорит доктор Никита, — я вас выслушаю.
Доктор повернул Томку кверху пузом, приставил к животу дудочку и слушает. А Томка хвать его за ухо!
— Ты что кусаешься! — закричал Никита. — Ведь я же доктор!
Рассердился доктор. Ухватил Томку за лапу и сунул под мышку градусник-карандаш.
А Томка не хочет измерять температуру. Барахтается. Тогда доктор говорит больному:
— Теперь вы откройте рот и скажите: а-а-а. И высуньте язык.
Хотел язык посмотреть. А Томка визжит и язык не высовывает.
— Я пропишу вам лекарство, — говорит доктор Никита, — и научу чистить зубы. Я вижу, что вы, молодой человек, неряха, не любите зубы чистить.
Взял Никита свою зубную щётку и стал чистить у Томки зубы.
А Томка как схватит щетку зубами! Вырвался у доктора из рук, утащил щётку и разгрыз её на мелкие кусочки.
— Ты глупый, Томка! — кричит Никита. — Ведь совсем не так играют!
А Томка под диваном только своим хвостиком-обрубком об пол постукивает часто-часто да зубами похрустывает - жует, грызет щетку.
- Верно - совсем не умеет играть в больного.
Червяки
-
Червяки
Жила у нас в клетке синичка.
А синички едят червяков. Вот мы и покупали для нее в зоомагазине мучных червяков, которые в гнилой муке заводятся. Они такие желтые с коричневыми головками.
— Папа, — говорит как-то Никита, — сделай-ка червякам домик. Там родятся у них маленькие-маленькие червячата. Червячата будут в домике жить и в окна выглядывать. Вот интересно-то!
Ну я и склеил бумажный домик, совсем крошечный, меньше спичечной коробки. С окнами, с дверями, с трубой на крыше. Трубу мы сделали из окурка папиросы, а к трубе приклеили дым из ваты.
Хороший дом получился.
Поставили мы его в стеклянную банку из-под варенья и бросили в банку пару самых жирных червяков. Они сразу же уползли к себе в дом и стали там жить. А Никита их мукой кормил.
Вот день проходит, другой проходит. Ждет Никита, скоро ли маленькие червячата будут из окон выглядывать. А никто и не выглядывает. Нет червячат.
Как-то подошел Никита к банке посмотреть, что там делается, да как закричит:
— Ой! Что это! Червяки стали пустые.
И верно, червяков нет. Только желтоватая кожица валяется в банке, будто два пустых футлярчика.
Приподняли мы с Никитой домик и видим, что на дне банки лежат две какие-то штуки. Плоские, широкие, коротенькие.
— Вот так чудо-чудеса! — говорит Никита. — Что это с червяками случилось?
— Да это уж не червяки, — говорю, — а куколки.
— Куколки? А чем мы кормить их будем?
— Их кормить не надо, — говорю. — У них даже рта нет.
— А они не умрут?
— Нет.
Много дней пролежали куколки в своем бумажном домике. Лежат и не шевелятся, ничего не едят.
Совсем неинтересные стали. Никита даже в банку заглядывать перестал.
Только раз захотелось ему с бумажным домиком поиграть. Взял он домик за дым из ваты и потащил кверху. И вдруг видит: зебегали-забегали по дну банки два черных шустрых жука.
— Опять чудо-чудеса! — кричит Никита. — Из куколок жуки получились! Черные!
— Это, — говорю, — мучные жуки. Они, верно, из куколок и вывелись.
— А они едят что-нибудь? — спрашивает Никита.
— Едят, едят, — говорю.
— Вот это хорошо! — обрадовался Никита. — Значит, я их кормить буду.
— Ну корми.
И стали жить эти жуки в домике очень интересно. На крышу лазили, как пожарные, из окон выглядывали. Даже на дым залезали! Дым-то из ваты — прочный.
Жили жуки, жили и вдруг пропали. Сразу обоих не стало.
Дом стоит, как стоял, дым из трубы идет, как прежде шел, а жильцов нет.
— Я думаю, — говорит Никита, — они друг друга съели.
— Нет, — говорю, — наверное, убежали.
А вы как думаете?
Сказка, которую Никита сам рассказал
-
Сказка, которую Никита сам рассказал
Вот я поймал лягушку, посадил её в банку. Я её кормил, кормил, кормил…
Кормил червяками, выкормил большую-пребольшую. А потом сделал ей дом с печкой, чтобы из трубы шёл дым.
Вот прихожу утром кормить лягушку, а лягушка превратилась в пожарный автомобиль. Вот я его кормил, кормил…
— А чем?
— Керосином. Автомобили керосин пьют. Кормил, кормил… А пожарный автомобиль превратился в кабана.
Я его кормил, кормил, кормил…
— Чем?
— Морковкой. Он превратился в гусей-лебедей.
Я их кормил, кормил семечками, они превратились в тигра.
— А его ты чем кормил?
— А его не кормил. Я прицеливался в него из пушки да как ба-бах!.. И застрелил.
Вот и всё.
Как лошадка зверей катала
-
Как лошадка зверей катала
Подарили Никите деревянную лошадку. Лошадка белая вся, в серых яблоках. Глаза у неё стеклянные, а грива и хвост настоящие — из конских волос.
А ещё подарили Никите тележку.
Вот так тележка!
Колёса красные, оглобли золотые, сиденье мягкое, на пружинках.
Стал Никита лошадку запрягать.
Поставил её в оглобли, привязал дугу с колокольчиками и бубенцами. И только он её запряг — как затопает лошадка копытами, как вырвется у Никиты из рук — и побежала по полу. Под стол забежала, под стул, под диван, а потом из-под дивана выскочила — и марш в коридор! Весь тёмный коридор проскакала и понеслась вниз по лестнице. Со ступеньки на ступеньку прыгает, а тележка сзади скачет.
Выбежала лошадка на улицу, бубенчиками зазвенела. Люди удивляются, кричат:
— Смотрите! Смотрите! Деревянная лошадка бежит, деревянную тележку везёт!
Сбежались собаки, лают. Воробьи в сторону шарахаются, кошки на забор лезут — боятся.
Вот пробежала лошадка через весь город — туда, где поля и огороды начинаются. Носится лошадка по полям, хвостом помахивает. Видит: зайцы в огороде капусту едят, длинными ушами поводят.
Подошла к ним лошадка и спрашивает:
— Хотите, зайчики, покататься?
— Хотим, хотим! — говорят зайцы.
Прыг, прыг в, тележку — и уселись.
Лошадка хвостом махнула, гривой тряхнула — и понеслась по дорожке.
Бежала-бежала, а потом спрашивает:
— Ну что, зайчики, хорошо вам кататься?
Никто не отвечает.
Посмотрела лошадка, а тележка пустая.
Где же зайцы? Куда подевались?
А зайцы на полянке играют, скачут друг через друга.
— Скучно нам в твоей тележке сидеть! — кричат зайцы. — Нам веселее через пеньки да кочки скакать.
Бежит лошадка по дорожке, опять пустую тележку везёт. Вдруг слышит — кто-то в кустах сопит и похрюкивает.
— Эй! Кто там сопит? — спрашивает лошадка. — Вылезай! Я тебя покатаю!
— Погоди, сейчас вылезу, — отвечает ей кто-то.
И вот из кустов вылезает ёж — круглый, колючий, весь в иголках.
Посопел он, похрюкал, а потом забрался в тележку — и шариком свернулся.
Рада лошадка — есть кого повозить!
Бежит-бежит она, то вправо, то влево повернёт, а в тележке ёж из угла в угол так и перекатывается.
Катался-катался да и выкатился из тележки на дорогу.
Оглянулась лошадка, — что такое?
Потерялся ёж.
Лошадка опять пустую тележку везёт.
Видит: медведь у дороги собирает с кустов малину.
Толстый-претолстый медведь.
— Хотите, Михайло Иванович, покататься? — спрашивает лошадка.
— Ладно, — отвечает медведь. — Вот куст малины объем и поеду.
Почмокал медведь, обсосал лапы и полез в тележку — затрещала тележка под ним. Понатужилась лошадка — еле тележку с места сдвинула.
Изо всех сил старается, везёт, пыхтит.
Втащила медведя на горку, а уже под горку тележка сама покатилась.
Колёса на камушках подскакивают, медведя в тележке потряхивает, медведь в тележке порявкивает.
А как тряхнуло его посильней — он и вывалился. Сидит на дороге, лапами нос трёт.
— Не буду больше кататься, — ревёт. — Буду на своих четырёх ходить.
И ушёл в лес.
Скучно лошадке: никто больше кататься не хочет. Пошла она домой. Подходит к дому, а на крыльце на нижней ступеньке Никита сидит и верёвочку к палочке привязывает — кнутик делает.
Увидал Никита лошадку и кричит:
— Ты куда из дому уходила? Я кататься хочу!
Обрадовалась лошадка.
___ Садись, Никита, садись, — говорит, — только сильно меня кнутом не стегай.
Сел Никита в тележку, натянул вожжи да как крикнет:
— Н-н-н-ооо! Поехали!
Ух, понеслась лошадка!
Никита потянет правую вожжу — она вправо бежит, потянет левую — она влево поворачивает.
Мимо огородов проехали, зайцев напугали, мимо кустов пронеслись, где ёж прячется, по лесу проскакали, куда медведь ушёл.
Ехали мимо озера — там Никита воды напился.
Ехали по полю — там Никита жука поймал.
Ехали по лесу — там Никита ягоду-землянику сорвал.
Ездили-ездили и повернули домой. Подкатили к крыльцу, остановились.
— Тпррр-ррр-рр-руууу! Приехали!
Поставил Никита лошадку опять в уголок под кроватью, где она раньше стояла, бумажного сена ей настриг.
— Ешь, — говорит, — лошадка. Ты сегодня много бегала!
А на самом деле лошадка никуда не бегала — это мы с Никитушкой так играли.
Самолетики за крышами
-
Самолетики за крышами
В нашей комнате три окна.
Посмотришь в одно — увидишь соседский балкон. Туда всегда после обеда слетаются воробьи. Им соседи каждый день выставляют в плошке остатки еды.
В другое окно посмотришь — увидишь улицу. По улице красные трамваи бегают, звонят, черные автомобили шныряют, голубые автобусы катятся, и народ ходит по тротуарам и через улицу.
А третье окно самое интересное. Там крыши, крыши и трубы.
Одна большая фабричная труба с густым дымом, и тут же самолетики.
Самолеты кажутся совсем маленькими. Они летают между труб: то опускаются за крыши, то подымаются высоко в небо.
В плохую погоду, когда тучи несутся низко, самолеты будто в прятки играют.
Летят — летят, залетят в самую тучу — и с глаз пропадут.
А потом снова вынырнут, да уже где — нибудь в другом месте.
А в хорошую погоду самолеты не просто летают: они то кувыркаются в небе, то винтом подымаются кверху, то вниз падают.
Никита про них говорит:
— Они там за большой трубой живут, а в небо гулять вылетают.
Очень любит Никита смотреть в это окошко. Прижмется носом к стеклу и стоит так долго-долго. У него даже нос побелеет.
— Эй, Никита, не дави носом стекло! Смотри, будет у тебя нос лепешкой.
Никита отодвинется от стекла, а потом забудет и опять уткнется в него носом.
И вот наступил Первомай.
Мы с Никитой открыли все окна в комнате, сами оделись потеплее и уселись у окна.
Нам было рано еще идти на парад. Мы попозже должны были выйти.
Только мы сели у окна, Никита закричал:
— Смотри, смотри!
Я посмотрел и увидел самолеты.
Их было много-много. Они целой тучей собрались за фабричной трубой. Вот совсем как толкунцы — комары собираются в летние вечера у какого-нибудь кустика.
И вдруг вся эта комариная куча полетела прямо к нам.
Все ближе летит и расползается все шире и шире над крышами. Теперь уже слышно, как она жужжит.
Здорово жужжит, как шмели.
Вот самолетики еще выросли, стали больше ласточек, и не жужжат они теперь, а гудят басом.
Сколько их летит, сосчитать нельзя!
От самого левого края неба до самого правого все кругом загудело.
Вот уже самолеты стали как утки.
Вот уже как журавли…
А потом загрохотали по небу, зарычали, как львы в зоосаду.
Как налетели, так на улице темно от них стало. Низко летят они — над самым домом, во всем нашем доме стекла дребезжат.
Никита прижался ко мне, накрылся полой моего пиджака, а сам одним глазом в окно смотрит.
Потом, когда все самолеты через нас перелетели и перестали гудеть, Никита выглянул и говорит:
— Ох, папа! Как страшно-то. Ведь я думал, что они маленькие, а они вон какие! А как гремят!..
— Это очень хорошо, что страшно, — говорю, — пусть все враги боятся наших самолетов. А ты их, Никитушка, не бойся. Ведь самолеты для того и летают, чтобы все маленькие мальчики и маленькие девочки жили спокойно и счастливо в нашей стране.
Цапля
-
Цапля
Когда рисуешь животных в зоосаду, тогда видишь гораздо больше.
Это, наверно, потому, что животные перестают замечать неподвижного человека и занимаются своими делами. Мы с сыном Никитой пошли в зоосад животных рисовать. Сначала подошли к лебедям. Самый большой из них заснул, стоя на одной ноге, — сразу не разберёшь, где у него голова, где хвост, будто это и не птица, а громадный белый куль на чёрной палочке. Никита его нарисовал:
— Видишь, как он свою длинную шею уложил на бок и на спину, а голову сунул за крыло?
Потом мы увидали лебедя на воде. Он плыл как-то странно — вывернув ногу. Мы решили: больной, значит. А оказывается, совсем не больной: это он так нежится.
Лежит в воде. Одну ногу поднимает, а второй гребёт. Потом на другой бок перевалится, другую ногу высунет и подставит солнцу и ветерку.
Рядом с озерком, где плавали лебеди и утки, в громадной клетке — тетерева, глухарь, фазан и куропатки: наши северные и южные — горные, называются кеклики. Такие кругленькие дикие курочки с ярко-красным клювом. Клюв у них так и светится красненьким, будто птица рябину всё время держит и проглотить не может.
А фазан — линючий. Перья меняет. Видно, в это время птице тяжело.
Она плохо себя чувствует. Фазан головой упёрся в угол и стоит. Рисовать, правда, его удобно: он совсем не шевелится.
Никита сделал с него целых пять набросков. А потом отломил длинный прутик с тополя, что рос рядом, просунул его сквозь металлическую сетку и подгрёб к себе несколько фазаньих расписных перьев. Двумя щепочками прихватил и вытянул наружу. Верно — очень красивые перья. А одно из хвоста — длинное-длинное и всё в поперечных полосах.
Мы постояли, полюбовались… Одна куропатка стала купаться. Легла на бок и в песке бултыхается, трепещется — совсем как домашняя курица. Никита её нарисовал, — вот она.
Под конец мы подошли к цапле. Она в одной клетке с журавлями.
Журавли ходят всё время; у них пышные, вроде как кудрявые, чёрные хвосты из мягких длинных перьев.
Затылок малиновый, сами серые. Очень приятные птицы, такие солидные, большие, красивые. Даже походка у них важная.
А цапля стоит, как истукан. Какая-то горбатая, нахохленная. Свою длиннющую шею сложила как складной аршин, голову вроде как между плеч втянула — только длинный клюв, как пика, торчит. А глаз у цапли прямо какой-то не птичий даже, а рыбий: без выражения, неподвижный и как будто даже плоский. И стоит это чучело на одной ноге, не шелохнётся.
Вот Никита рисует, а я закуриваю. И… тут всё как-то сразу случилось. Пролез воробей сквозь сетчатый потолок и опускается к кормушке. И как раз около цапли пролетает. И будто белая змея мелькнула в воздухе. Это выпрямилась длиннейшая шея у цапли, и страшно, отчаянно закричал воробей: его цапля на лету схватила клювом, как щипцами.
Я бросился к клетке, Никита тоже. Стали оба кричать.
Все птицы в вольере заметались… Цапля шарахнулась и выпустила воробья, а он, дурачишка, поскакал по земле, как мышь. Быстро, быстро ускакал в тёмную сторону, в угол — и юрк в крысиную нору. Но нора оказалась сквозная — только через толстую доску. Он и улетел из клетки.
— Теперь я знаю, — говорит Никита, — что это такое — цапля! Это хищник, да ещё какой! Вот я так и представляю себе. Стоит такая птичка в камыше, как чучело. Не шевелится, лягушечьим своим глазом поводит. Прилетела овсянка-камышница. Рядом села на камышинку — раз! — и попалась к ней в клюв. Окуней стайка поближе подплыла. Раз! — и окуня нет!
Ну и птица! Недаром она и по виду какая-то гадкая.
— Нарисуй, — говорю, — Никита, как она ловит воробья, ведь интересно!
— Ни за что, — говорит, — не буду, даже и вспоминать не хочу.
Комментарии